— Ага, — все еще задыхаясь от волнения, подтвердила Бэннер.
Серые глаза сердито сверкнули, и Рори крепко встряхнул девушку за плечи.
— Что на тебя нашло — совершать такие прыжки по ночам? Как можно так рисковать? Без седла, в темноте, после трехмильной гонки! Ты же могла свернуть себе шею! — не скрывая злости и ужаса, вскричал он.
Последние слова Рори буквально прорычал, Бэннер даже вздрогнула от неожиданности, но ничуть не обиделась на него. Так же ясно, как злость, она слышала в его голосе страх за нее. Ее удивляло, что он не отдает себе отчета в том, что рисковал не меньше, а может, и больше, потому что понятия не имел, на что шел.
Понемногу приходя в себя, Бэннер проговорила:
— Лучше спроси, что нашло на Сида. Он совершенно меня не слушался.
— Эта скотина чуть не угробила тебя! — взревел Рори.
— Он впервые в жизни ослушался меня… — тихо произнесла она.
— И одного раза бывает достаточно, Бэннер! — не унимался Рори. Она вздохнула.
— Это моя вина. Я сама отпустила поводья. — Она защищала Сида.
— Почему? — сердито спросил Рори. — И почему ты не отзывалась, когда я звал тебя?
Бэннер дала себе секунду на размышления, оглянувшись на лошадей, которые мирно паслись в нескольких ярдах от них.
— Не знаю, — наконец сказала она, опять повернувшись к Рори. — Думаю… Наверное, я немножко сошла с ума, как и Сид. Я хотела… Хотела убежать.
— От чего? — Голос Рори вдруг стал спокойным.
— Ты не можешь не спрашивать? — рассердилась она.
— Я просил тебя доверять мне, — напомнил он.
— Да, я помню, — кивнула она.
Он помолчал немного, а потом сказал:
— Я видел картину.
Бэннер не ответила. Он обнял ее за плечи.
— Она прекрасна. Восхитительна. Но еще рано прощаться, Бэннер, — внезапно заявил он.
В первый раз за все время она оттолкнула от себя его руки. Поднявшись на ноги, она подошла к своему коню и похлопала его по влажной шее, потом сняла с него уздечку.
— Сегодня, мальчик, вместо сена в конюшне — трава на лугу, — тихонько сказала она. — Ты это заслужил.
Рори она сказала только:
— Мы ходим по кругу. Смешно, правда?
— Бэннер… — прошептал он, совсем расстроенный.
— Мы можем оставить их здесь, на лугу, на всю ночь. Скотта увидит их утром и отведет в конюшню. Я… Мне надо вернуться в коттедж, — сообщила она.
Бэннер не стала его ждать, не оглянулась. Она забросила на плечо уздечку и зашагала через луг к лесу. Вскоре Рори догнал ее, тоже перекинув свою уздечку через плечо.
— Бэннер, нам надо поговорить, — почти взмолился он.
Она молча шла дальше, прошла через открытую им раньше калитку и по дорожке направилась к своему убежищу. Она молчала до тех пор, пока не стали видны освещенные окна, а потом заговорила, не глядя на него:
— О чем тут говорить, Рори? Я все поняла сегодня ночью, от этого же и пыталась убежать.
Он подождал, пока они вошли в мастерскую, пока она повесила обе уздечки на крюк за дверью, а потом отозвался:
— Так вот оно что, значит. И тебе больше нечего сказать мне?
Бэннер стало не по себе от его напряженного голоса, но она упрямо мотнула головой:
— Нечего.
— Неужели ты не можешь понять и поверить, что я не хочу причинять тебе боль?
Сколько раз он говорил ей это?
Рори очень хотелось сказать о том, что она сама сможет содержать усадьбу, но, поскольку искусство — вещь непредсказуемая, он не хотел раньше времени зарождать в ней надежду. |