– Да уж, тонко, – сказал Саша. – Один рожу воротит, другой сок не несет, третий издевается. Тоньше некуда.

Конечно, не стоит думать, что группу в Боровце окружали исключительно люди недобрые, высокомерные и нерадивые. Болгары Саше нравились. Веселые, открытые люди. Разговорчивые и радушные. Саша все не мог привыкнуть к тому, что когда они говорят "ни", то кивают, а когда говорят "да" – качают головой из стороны в сторону. То есть все у них было наоборот.

Саше нравились администраторши в отеле – все как на подбор густоволосые, яркие брюнетки, молоденькие и белозубо-улыбчивые. Нравился старик в тельняшке, треугольником синевшей в проеме овчинной куртки, – старик расчищал от снега дорожки перед отелем и каждый раз, завидев Сашу (он почему-то его выделял), поднимал сжатый кулак в жесте "рот фронт" и весело кричал: "Добър ден, братушка!" Особенно Саше понравился старинный знакомый Михалыча Тодор Благоев. Саша на седьмой день зашел после катания в представительство "Балкантура" и нашел там невысокого, коренастого, смуглого мужика с красивой сединой в смоляных волосах.

Едва Саша успел произнести фамилию Михалыча, как Благоев засиял, стиснул Сашину руку, обнял и представил Сашу всем сотрудникам представительства. Потом усадил Сашу в кресло, сварил ему кофе и стал расспрашивать, хорошо ли разместили группу, нравится ли Саше питание в отеле, нравятся ли ему трассы. Саша ответил, что все чудесно, передал Тодору записку от Михалыча и рассказал что знал, как его бывший тренер живет-поживает.

Благоев внимательно слушал, кивал, улыбался, сказал, что Михалыч был большим спортсменом – "добър спортист, великолепен скиор!", и хотя в те годы советские горнолыжники очень уступали западным, однако Михалыч обратил на себя внимание французской спортивной прессы, когда показал шестой результат на "гиганте" в Шамони.

Благоев спросил, на чем Саша катается. Саша скромно ответил – на "Атомиках".

Благоев одобрительно кивнул, сказал, что у него есть трехлетние "Россиньоли" без крепежа и что он подарит их Саше. Опять вспоминал Михалыча и то время – "Матерь божья, знал бы ты, на чем мы тогда катались! Австрийцы и французы нас зауважали, когда увидели, на каких гробах мы катаемся!.." Поговорив с Сашей, Благоев хлопнул его плечу и сказал, что должен отужинать с учеником своего старого друга, что они сейчас пойдут в отличный ресторанчик, но чтобы Саша оставил бумажник в номере, потому что Благоев угощает и никаких разговоров быть не может. И такой он был славный и искренний мужик, что Саша без возражений принял его приглашение и пошел в маленький, обставленный в национальном стиле ресторан.

Там были грубые деревянные столы и тяжелые стулья, на стенах висели серпы, старинные медные сковороды, связки лука и цветастые коврики. Саша с Благоевым пили ракию, ели "доматена супа", "шопски салат", "кюфте от овче месо" – было страшно вкусно.

Так что хватало вокруг хороших людей. Но и все нехорошее тоже обращало на себя внимание. А Серега (тот еще, между прочим, крендель – далеко не фраер, в людях неплохо разбирался) сказал за вечерним стаканчиком виски:

– Знаешь, я давно понял кое-что. Иной раз человека надо как-то осадить, что ли.

Одернуть. Вот смотришь иной раз – ну скотина же совершеннейшая.