– Слушай, Серега, – спокойно спросил Саша и поставил стакан с виски на журнальный столик. – Ты не обижайся. Но чего это ты со мной так разговорился, а?

Нет, старик, а все-таки? Знакомы без году неделя. А ты тут при мне так свободно разглагольствуешь.

– Ты в зеркало на себя давно глядел последний раз? – доброжелательно спросил Сахаров. – У тебя все на лице написано, Пан Спортсмен. Такие, как ты, не стучат. (Саша по молодости лет еще не знал, что когда не стучат такие, как он, то за милую душу стучат те, кто первыми заводят вольные разговоры. Но он об этом не подумал, его приятно удивило, что комсомольская гнида оказалась нормальным человеком.) И глупого вида толстуха с Трехгорки его тоже приятно удивила. Вроде бы – кулема, жиртрест, пролетарка безмозглая. А оказалось, что хорошая, свойская тетка.

Кормилица. Alma mater. Она, как выяснилось, жила через стенку, вместе с той странной дамой в пуховом платке. Когда Саша с Серегой приканчивали бутылку, толстуха тихо постучалась в дверь, вошла и поставила на столик круглый розовый пластмассовый поднос. (В Сашином номере был такой же, только белый.) На подносе стояла открытая пол-литровая банка и тарелка с нарезанными солеными огурцами.

– О! Спасибо! – сказал Саша. – А это что?

– А это закуска вам, – ласково улыбнувшись, сказала соседка. – Это я из дома взяла. Грибочки. Маринованные. Они мне хорошо удаются… А огурцы – Раины. Она тоже из дома взяла. А то мы с Раей слышим – выпивают мужики, а закусить, поди, нечем. Угощайтесь, ребята.

– Спасибо, – растроганно повторил Саша.

– Это вам спасибо, вы меня просто спасли тогда, – хихикнула соседка и ушла.

– Хорошая тетка, – заметил Серега. – Она ткачиха, год стояла в очереди за путевкой. На "Золотые пески" хотела. А ее, бедолагу, в горы услали.

И они с удовольствием схрумкали огурцы и слопали сказочно вкусные белые грибы в маслянистом, прозрачном маринаде.

Вечерами группа собиралась в просторном холле на этаже. Там были большой телевизор на столике, два торшера, несколько кресел и три низких дивана. В углу, под торшером, компания чехов ежевечерне играла в карты. Играли в преферанс, всегда одним и тем же составом – трое седых, загорелых, чопорных, как английские лорды, мужчин.

Наши собирались в холле после девяти, приходил старшой, они с бородачом расставляли шахматные фигуры и много курили. Ткачиха Лена смотрела телевизор, все подряд смотрела, хоть и не понимала ничего – передачи шли на болгарском и немецком. Две семейные пары приходили, пили "Швепс" и показывали друг другу купленные в фойе открытки и салфетки. А Рая – та женщина в пуховом платке – вязала. Она и платок свой, наверное, сама связала. Садилась тихонько в уголок, вытягивала ноги в войлочных сапогах "прощай, молодость" и вязала. Иногда только поднимала глаза поверх очков, когда ткачиха говорила: "Ой, Раюш! Смотри, какое у них носят! Я же тебе говорила, у них опять миди носят…", или: "Раюш! Смотри, он всех шампанским поливает! Он автогонку выиграл, теперь всех поливает, у них так положено, наверное…" Блеклая женщина неопределенного возраста быстро поднимала глаза, улыбалась соседке бесцветными губами – ласково и терпеливо, как улыбаются маленьким детям, – и опять утыкалась в вязанье.