Дорог потребовалось много. Во-первых, в воздухе отчётливо веет близкой войной, а значит, нужны фронтовые и рокадные магистрали, обеспечивающие передвижение войск. Во-вторых, разрушив традиционный крестьянский уклад, мы жёстко вколотили в общество клин товарного рынка. Хлеб графа Морикарского настолько дёшев, что его выгоднее привезти куда угодно, чем вырастить на месте. Это автоматически породило тот рынок грузовых перевозок, отсутствием которого Фред объяснял ненужность паровозов. Теперь их время настало. Новые дороги строят бывшие крестьяне, практически вручную, но сразу с прицелом на укладку в будущем рельсового пути. Прямо сейчас не потянем, но однажды, уже скоро, железка вырвется за пределы моего графства и охватит стальной сетью всю страну. И, как проницательно предсказывал Фред, первыми эшелонами будут военные.

А пока этот счастливый (или ужасный) миг не настал, мы едем в столицу в новеньких рессорных колясках на пневматическом ходу. Бодро трусят лошади недавно завезённых в Меровию беговых пород, ветерок сдувает в сторону пыль, Нагма заслоняется от солнца кружевным белым зонтиком.

Начинается третий этап.

* * *

— Мой паладин…

— Моя принцесса…

Мы смотрим друга, не решаясь сделать шаг навстречу. Катрин пятнадцать, она выросла в прелестную девушку. По местным меркам её уже можно выдавать замуж, и наверняка какие-то переговоры на сей счёт ведутся. Международная обстановка напряжённая, Джулиана уверена, что этот мир вскоре ждёт первая в его истории мировая война, но наверняка найдётся какой-нибудь целесообразный в династически-союзническом плане принц, а то и цельный король. Разница в возрасте в династических браках не учитывается, юных принцесс запросто пристраивают вдовствующим правителям, которые им в дедушки годятся. Принцесса укрепит собой печать на союзном договоре, родит полагающегося наследника, а для всего остального есть паладины. Такую взрослую барышню уже и обнять как-то неловко.

— Соблюдали ли вы наши обеты, мой паладин? — строго спрашивает принцесса.

К счастью, обет паладина не включает в себя воздержание, так что чёрный призрак Олли не тревожит мою совесть, когда я отвечаю:

— Да, моя принцесса!

Обеты пары паладин-дама не нарушает даже брак любого из них. Единственное, в чём они меня ограничивают, — я не должен называть своей «дамой сердца» другую. Я и не называл.

— И я, мой паладин, — несколько чопорно отвечает Катрин. Наверное, ей тоже неловко, пять лет прошло. — Тогда почему вы не целуете меня? Или ваша любовь угасла?

— Ни в коем случае, принцесса!

Мне больше не надо приседать к ней для поцелуя, а ей достаточно слегка привстать на цыпочки. Он выходит неожиданно уверенным и каким-то настоящим. Не иначе барышня тренировалась. На помидорах, может быть, благо мы обеспечили продуктовый рынок паслёновыми. Но не исключён и какой-нибудь юный паж, почему нет? Блюсти девственность до замужества она обязана, но поцеловаться в познавательных целях это не запрещает.

Затянувшийся поцелуй прерывает бесцеремонная Нагма:

— Хватит вам! А как же я, любимая фрейлина? Я тоже хочу!

— Моя фрейлина!

— Моя принцесса!

Они синхронно приседают в лёгком реверансе. В платьях с открытыми плечами, буфами, кружевами и колокольными юбками, девушки как негатив с позитивом — моя белобрысая дочь и моя черноволосая «дама сердца». Одного роста, почти одного возраста, совершенно друг на друга не похожие, и всё же…

— Катька! Уи-и-и! Ты та-а-акая красотка! Это же просто невозможно развидеть!

— Круто? — уточняет принцесса серьёзно.