— Вижу, у вас есть причины их не любить.

— Целых две, — жёстко ответил Теконис, снимая очки и демонстрируя провалы пустых глазниц.

* * *

— Да, Олли сказала тебе правду, — подтвердил Фред. — Впрочем, они вообще не врут. Наплодить с ней мулатов у вас не получится, так что предохраняться не обязательно. Развлекайся спокойно.

— Общего потомства не могут иметь только представители разных биологических видов. Получается, она не человек?

— Или мы не люди, — смеётся Фред, салютуя мне бокалом. — Смотря что считать за образец человечности. Лично я, сравнивая, хорошенько задумался бы над этим вопросом.

— И как так вышло?

— Проклятый перфекционизм, чёрт меня дери. Мы были чертовски амбициозны и пытались построить идеальное общество. На это ушло полтысячелетия локального времени и уже не понять сколько субъективного. В какой-то момент мы сами запутались, потому что множество раз откатывались, начиная сначала, а значит, отменяли и часть своей линии. Это, знаешь, ли, сбивает с толку. В общем, оказалось, что построить идеальный социум не так уж сложно. Просто мы раз за разом повторяли одну и ту же ошибку. Как только поняли, какую, всё получилось.

— И что это была за ошибка?

— Мы пытались построить его из людей.

* * *

— Возвращайся снова, драгоценный друг, — сказала Олли, которая, оказывается, не человек, а представитель того, что Фред называет «Этнос».

— Обязательно вернусь, драгоценная Олландрия, — отвечаю я. — И я помню — никаких влюблённостей!

— Да, я чувствую, что ты понял, — улыбается белоснежными зубами она, — но я, в отличие от вас, не драгоценна.

— Почему? — я собираю вещи, отпуск закончился, вскоре придётся снова натянуть на себя шкурку графа Морикарского.

— Это сложно объяснить, — Олли терпеливо стоит у окна, пока Нагма её рисует. — Вы, каждый из вас, абсолютно отдельное и цельное существо. В любом — целый мир. Этот мир может быть хмур, холоден, токсичен, несовершенен и почти всегда полон страданий. Но он абсолютно уникален и потому драгоценен. Когда ты умрёшь, драгоценный Док, с тобой исчезнет целая Вселенная. Это трагедия, несмотря на то, что в ней мало любви, много боли и разочарования.

Карандаш Нагмы перестал скрипеть по бумаге, она нахмурилась и подняла голову.

— Разве в тебе такой Вселенной нет? — спросила дочь.

— Нет, — кивнула Олли. — Ни в ком из нас нет. Мы не такие как вы, мы — Этнос.

— Но что это значит? Я не понимаю!

— Вы, драгоценные друзья, создаёте фрактал. Мы живём в готовом. У вас есть судьба, предназначение, миссия. У нас — гармония, равновесие, единство.

— Прикольно, — сказала, подумав, Нагма. — Не скажу, что прям поняла, но звучит интересно. Тебе нравится быть такой?

— Я не была другой, мне не с чем сравнивать. Но я счастлива, если ты об этом.

— Круто, — кивнула дочь, — глянь, что вышло.

Олландрия взяла у неё из рук рисунок, внимательно и долго на него смотрела, а потом сказала задумчиво:

— Вы оба драгоценны, друзья мои. Но ты — настоящий бриллиант.

— Такая красивая? — скокетничала Нагма.

— Можешь резать стекло. Береги её, Док.

— Уж будь уверена, Олли.

* * *

Больше никаких карет в лесу — с Дороги наши машины выходят в каком-то пустынном мире возле небольшой железнодорожной станции.