– Нет, а в чём варварство-то, – бесцеремонно «вклинивался» в стройную гармонию профессорского повествования с задних рядов известный двоечник Лёша Лобков. – Я не понимаю!

На парня тотчас начинали цыкать «опытные» однокурсницы: многие из них к пятому курсу успели познать это самое «варварство» на себе.

– Ваше счастье, что вы родились мужчиной, – снисходительно улыбался профессор, сложив седые усы скворечником. – Они просто выскабливают матку, коллеги, рискуя перфорировать её. И при этом успокаивают бедняжек, лежащих перед ними в позе «Ка-ка-ка», что это, дескать, их крест, который они обязаны нести по жизни. Для надёжности, понимаете? А надо… надо-то всего…

При этих словах в аудитории устанавливалась гробовая тишина, словно после лекции все стройными рядами – так сказать, по комсомольским путёвкам – направлялись в абортарии страны советов учить нерадивых гинекологов азам «нехитрого» дела. Всем было до слёз жаль женщин, подвергавшихся подобной экзекуции.

Ищенко чувствовал интерес аудитории, и, покряхтывая, деловито продолжал:

– Нужно-то всего, гм… Ощутить симптом перескока… Вспомним, что есть зародыш? Это как полип на ножке… Мы мягко зондируем матку…

Кюретка в его руке при этом выписывала в воздухе такое, что многие из девушек начинали ёрзать на стульях.

– И вот, когда мы наткнёмся на этот опёночек, – с неспешностью грибника с многолетним стажем продолжал Ищенко. – Мы его легко сковырнём… Так, что женщина и не почувствует… Да, да…

– И в корзинку его, в корзинку, – юродствовал Лобков с задних рядов. Лекция заканчивалась всеобщим хохотом.

Оказавшись возле «Тойоты», Изместьев глубоко вздохнул: прошли времена варварских «выскабливаний». Сейчас всё качественно обезболивается, женщина ничего не чувствует. Спрашивается, как можно предотвратить это самое «необдуманное» вмешательство в ход истории? Действительно, решаясь на аборт, женщина меньше всего задумывается о том, кем мог бы стать эт