— Игра закончена, — печально сказал Ваннинг. — Я сдаюсь.

— Что?

— А если я скажу, что сделал с чемоданом, вы замолвите за меня словечко?

— Ну… пожалуй… А где он?

— Я его съел, — ответил Ваннинг, укладываясь на диван и явно собираясь вздремнуть.

Хэттон послал ему взгляд, полный ненависти.

Полицейские прошли мимо шкафа, мельком заглянув внутрь. Рентгеновские лучи не обнаружили ничего ни в стенах, ни в полу, ни в потолке, ни в мебели. Остальные помещения офиса тоже обыскали, но безрезультатно.

Наконец Хэттон сдался.

— Утром я подам жалобу, — пообещал ему Ваннинг. — А в отношении Макилсона воспользуюсь принципом Habeas corpus.

— Иди ты к черту! — буркнул Хэттон.

— До свидания.

Ваннинг подождал, пока непрошеные гости уберутся, потом, тихонько посмеиваясь, подошел к шкафу и открыл его.

Медное яйцо исчезло. Ваннинг пошарил внутри, но без толку.

Значение этого дошло до него не сразу. Он повернул шкаф к окну и снова заглянул туда — с тем же результатом. Шкаф был пуст.

Двадцать пять тысяч кредитов в облигациях пропали.

Ваннинга прошиб холодный пот. Схватив металлический шкаф, он встряхнул его, но это не помогло. Потом перенес в другой угол комнаты, а сам вернулся на прежнее место и принялся внимательно осматривать пол.

— Проклятье!..

Неужели Хэттон?

Нет, невозможно. Ваннинг не спускал со шкафа глаз, пока здесь была полиция. Один из полицейских открыл шкаф, заглянул внутрь и снова закрыл. После этого шкаф все время оставался закрытым.

Но облигации исчезли.

Так же, как и странное существо, которое Ваннинг раздавил. Все это вместе означало, что… Вот именно: что?

Он метнулся к видеофону и вызвал Гэллегера.

— Что случилось, а? Чего тебе? — На экране появилось худое лицо изобретателя, еще более осунувшееся от пьянства. — У меня похмелье, а тиамин кончился. А как твои дела?

— Послушай, — сказал Ваннинг, — я положил кое-что в твой чертов шкаф и потерял.

— Шкаф? Забавно…

— Да нет, то, что в него положил… чемодан.

Гэллегер покачал головой.

— Никогда заранее не знаешь… Помню, однажды я сделал…

— К черту воспоминания! Мне нужен мой чемодан!

— Фамильные драгоценности? — спросил Гэллегер.

— Нет. Там были деньги.

— С твоей стороны это было неразумно. Ты знаешь, что с сорок девятого года не разорился ни один банк? Вот уж не думал, Ваннинг, что ты так скуп. Хотел иметь деньги при себе, чтобы перебирать их своими загребущими лапами, да?

— Ты снова пьян!

— Нет, только стараюсь напиться, — уточнил Гэллегер.

— Со временем у меня выработался иммунитет к алкоголю, и чтобы напиться, мне нужно ужасно много времени. Из-за твоего звонка я отстал на две с половиной порции. Нужно приделать к органу удлинитель, чтобы разговаривать и пить одновременно.

— Мой чемодан! Что с ним случилось? Я должен его найти!

— У меня его нет.

— А ты можешь сказать, где он?

— Понятия не имею. Выкладывай подробности, посмотрим, что можно сделать.

Ваннинг последовал совету, правда, из осторожности несколько сократил рассказ.

— О’кей, — неохотно сказал Гэллегер. — Ненавижу выдвигать теории, но в исключительных случаях… Мой диагноз обойдется тебе в пятьдесят кредитов.

— Что?! Послушай…

— Пятьдесят кредитов, — упрямо повторил Гэллегер.