|
Если Буше предпочитал небрежную рубашку без воротника и черные джинсы, Леклерк оказался отлично одетым денди — коричневый костюм, кремовая рубашка, очаровательный коричневый с золотом галстук, который дополняли довольно дорогие, на взгляд, золотые запонки. Еще они отличались стилем поведения: Буше предпочитал искренность или, во всяком случае, пытался ее изобразить, в то время как Леклерк пользовался приторным обаянием.
— «Кир Рояль», наверно? — осведомился Буше, дав знак официанту, чтобы заказать себе с приятелем по второму кругу, а мне по первому. Интересно, теперь придется платить за троих, невольно подумалось мне. Несколько минут мы поговорили о пустяках — о погоде, движении в Париже и прочем в том же роде, а потом начали подбираться к интересующей теме.
— Значит, у вас, Пьер, есть магазин в Лионе? — спросила я.
— Нет, — ответил тот. — Теперь уже нет.
— Он — маклер, — заметил Буше.
Я сразу встревожилась. Дело в том, что рынок древностей как таковой заставляет меня нервничать. Там, где речь идет о древностях, всегда встает вопрос об их подлинности. Подделки многочисленны, их не так уж легко выявить. Потом существует достаточно хитрый вопрос о происхождении предмета — откуда он взялся и легальным ли путем был добыт. Аппетиты собирателей, а этим словом я обозначаю в данном случае коллекционеров частных и общественных, те же музеи, питает группа таящихся в тени дельцов и маклеров, отыскивающих нужные предметы. И из нее время от времени выныривают на поверхность совсем уж сомнительные фигуры. И я со страхом ощутила, что имею дело именно с подобной персоной.
— Не ищете ли вы какую-нибудь конкретную вещь? — спросил Леклерк, поправляя истинно французские манжеты своей безукоризненной рубашки, достаточно демонстративно сверкнув запонками — массивными золотыми дисками.
— Мой клиент ищет бронзового Пегаса, — проговорила я и пояснила. — Любит коней и собирает все связанное с ними.
Конечно, я не сомневалась в том, что это далеко не так, однако следовало по возможности избегать слова этрусский, которое могло бы существенно сузить область поиска коллекционеров и существенно взвинтить цену.
— Я слышала, что Робер Годар располагает подобной вещью, и попыталась связаться с ним через Ива.
— Я знаю Годара, — воскликнул Леклерк. — И достаточно неплохо. В прошлом мне удалось достать для него кое-какие вещи.
Ненадолго умолкнув, он шаловливо улыбнулся мне.
— Возможно, вдвоем нам удастся провернуть это дело.
Его колено прижалось к моему. Мне оставалось только гадать, какого рода дело он имеет в виду.
— До Годара добраться трудно, — проговорил Буше.
— Кажется, вы говорили, что он едет в Париж, — напомнила я. — Когда его ждать, завтра или на следующий день?
— Он передумал, — сказал Буше. — Такой это человек.
— Иногда с ним действительно трудно иметь дело, — согласился Леклерк. — Не хочет ни с чем расставаться. Но сейчас он созрел для продажи. При должном подходе, полагаю, его можно будет убедить расстаться с этой вещью. А теперь не простите ли вы меня? Мне нужно позвонить.
С этими словами он отошел, коснувшись рукой моего затылка.
— Ему нужна доля, — заметил Буше.
— Откуда вам это известно? — спросила я. — Он ведь ничего не сказал.
— Поэтому он сослался на телефон. Он предоставляет нам время на обсуждение.
— Мне казалось, что вы собрались свести меня с Годаром, — сказала я.
С обиженным выражением на лице Буше еще крепче прижал руку к груди. |