|
Мотоцикл остановился перед круглым зданием мечети с изящно вырезанными в форме слезинок окнами. Оно было возведено поверх огромной толстостенной гробницы, а рядом раскинулось хаотичное скопище ветхих развалюх, каких-то клетей и коробок, больше походившее на курятник, чем на место обитания человека. Когда Финн слезла с мотоцикла и сняла шлем, глаза ее тут же защипало. Воздух здесь был еще более загрязненным, чем в городе, поскольку ко всему прочему добавлялась еще и взвесь мельчайшей серовато-белесой пыли, моментально забившейся в носоглотку. К счастью, Хилтс припас хирургическую маску, которую Финн, приняв от него, надела с облегчением и благодарностью. Вторую такую же маску немедля нацепил сам Хилтс. — Дышать воздухом Каира — все равно что выкуривать по полторы пачки сигарет в день, — заявил он. — «Кэмел»? — с невинным видом осведомилась Финн. — Очень остроумно. Не снимай маски. Он положил шлем в багажную корзину и отправил туда же шлем Финн. Тем временем вокруг них собралась толпа детворы — мальчишек разнообразнейшего роста и возраста. Дети обступили американцев со всех сторон и, как ни странно, молчали. — Что им нужно? — спросила Финн. — Что угодно, что у тебя есть, — ответил Хилтс. — Они попрошайки. Правда, на обычных крикливых, назойливых, но безобидных оборванцев эти сбившиеся в злобную стаю волчата походили мало. В их темных глазах горела ненависть ко всем, получившим от жизни больше, чем они, то есть, по существу, почти ко всему остальному миру. Самый рослый из них, припорошенный, как и прочие, сероватой пылью парнишка в грязной, обтягивающей голову шапочке, рваных шортах и линялой розовой футболке с надписью «Счастливчик», держал одну руку в кармане штанов, тогда как в другой сжимал увесистый, размером с кулак, булыжник. — Шу исмак?[2] — спросил Хилтс, сделав шаг вперед. — Бакир, — ответил мальчик, поднимая камень. — Прелестно, — пробормотал Хилтс. — Что? — Его зовут Бакир. На арабском это значит «вскрывающий». — У нас неприятности? — Ну, мне ничего не стоит оставить им тебя и скорехонько смыться. — Я серьезно, — сказала Финн. — Я тоже, — откликнулся Хилтс, но она заметила мимолетную улыбку. Он полез в карман джинсов и кинул мальчику две монетки, одну за другой. Тот поймал обе, но для этого ему пришлось выпустить камень. Хилтс снова заговорил с ним по-арабски, и мальчик кивнул. — Шукран, — сказал ему Хилтс и перевел для Финн: — Это «спасибо». Хорошее слово, тебе стоит запомнить. А еще «саадни». — Что значит «саадни»? — спросила Финн, пытаясь выговорить слово так, как Хилтс. — «Помогите». Хилтс открыл подвешенную к багажнику суму, извлек пару видавших виды фотоаппаратов «Никон», перекинул их через плечо и, взяв Финн под локоть, повел ее прочь от окруживших мотоцикл мальчишек. — Ты что, решил оставить свой мотоцикл без присмотра? — удивилась Финн. — Как это — без присмотра? А Бакир на что? Я дал ему пятьдесят пиастров — это примерно десять центов — и пообещал еще пятьдесят фунтов, если он постережет машину до нашего возвращения. Получается около Доллара — больше, чем он заработает за день на улицах, не будучи сариком — карманным воришкой, промышляющим среди туристов. — Ты доверяешь ему? — Он не осмелится обмануть меня. |
