Есть и другая, более нарочитая сторона такой веры, и это — внушаемый страх. Властители, апеллирующие к перспективе небес, дабы утешить обездоленных и удержать их от мятежа, ещё и обуздывают непокорных, угрожая им адом. В Коране мы замечаем, как Магомет всё сильнее и сильнее настаивает на целесообразности этого для власть имущих; и опыт подтверждает его очевидное убеждение, что на определённых этапах развития цивилизации управление без этого невозможно. Позднее мы увидим, что подобные верования дают серьёзный довесок к представителям об Избавителе, ибо добавляют к совестливому раскаянию, не слишком тревожащему сердца суровых мужей, несомненный страх перед жестокими и вечными муками.

В этом разделе мистер Шоу демонстрирует удивительную даже для него правоту. Любые верования в небеса и ад, в великое преображение существующих условий и их обращение в вечное состояние вознаграждения и кары вполне подходят и хозяевам для эффективных взяток и угроз, ничего им не стоивших, и рабам для удовлетворения (тоже совершенно бесплатного) их надежды на освобождение и возмездие или, когда они станут рабами неискоренимыми, их перспективы вознаграждения за нынешний подхалимаж.

Привилегия божественного происхождения

Следует отметить ещё одну традицию. Предельным восхвалением царя было заявление о том, что он — сын не земного отца, но бога. Его мать входит в храм Аполлона, и Аполлон является к ней в облике змеи, или что-то вроде того. Римские императоры вслед за Августом принимали титул Бога. Странно, но эти божественные цари весьма настаивали на существовании своих человеческих царственных предков. Александр, претендующий на то, что был сыном Аполлона, также определял себя как сына Филиппа. Так же и в евангелиях: святые Матфей и Лука приводят родословия (два отличных друг от друга), выводя происхождение Иисуса через Иосифа от царского дома Давида, и тут же заявляют, что отцом Иисуса был не Иосиф, а Святой Дух. Поэтому кто-то может решить, что рассказ о Святом Духе является поздней вставкой, позаимствованной из греческой и римской имперской традиции. Но опыт подсказывает, что одновременная вера в происхождение от Давида и принятие Святого Духа вполне возможны. Такое двоеверие воспринимается человеческим разумом без всякого неудобства или осознания противоречивости элементов. Можно привести множество подобных примеров: например, известное моему поколению дело Тичборна, попытку которого выдать себя за баронета поддержала крестьянская община на том основании, что семья Тичборна, напротив, пыталась препятствовать реализации прав крестьян[36]. Вполне возможно, что Матфей и Лука не осознавали этого противоречия; тем не менее, теория вставок не снимает проблемы, поскольку сами вставщики, по-видимому, о ней не знали. Лучшая почва для подозрений в поздних добавлениях — неведение святого Павла о божественном рождении и учение о том, что Иисус явился в мир при рождении как сын Иосифа, но восстал из мёртвых через три дня как Сын Божий. Здесь опять несколько режет глаз несоответствие: три точки зрения принимаются одновременно без смущения ума. Порой мы способны придерживаться едва ли не полдюжины противоречащих друг другу версий события, если чувствуем, помимо всего прочего, что это не затрагивает существенных вопросов или что существует некая точка зрения, в которой эти противоречия примиряются.

Но это не современная позиция. Всё, что нужно здесь отметить — что легенда о божественном рождении обязательно рано или поздно применялась к выдающимся лицам во времена Римской Империи и что нынешние богословы, так и не сумевшие этого опровергнуть, вполне закономерно проповедуют чудесные представления не только об Иисусе, но и о его матери.

Не имея иного научного инвентаря, кроме знания этих особенностей человеческого воображения, каждый, наверное, сможет прочесть четыре евангелия без путаницы и без презрительного недоверия, портящего характер многих современных атеистов, или бездумного легковерия, которое порой заставляет людей набожных принуждать нас толкать их в сторону катастрофы как непрактичных безумцев, требуя, чтобы мы встречали насилие и несправедливость с немой покорностью в убеждённости, что это странное поведение Иисуса перед Пилатом есть пример нормального человеческого поведения.