Вы изволите писать «Мон. юнив.» вместо «Монитер юниверсель». И вы полагаете, что его превосходительство поймет? Он не понял, милостивый государь, он не должен, не обязан был понимать!.. Ну, теперь берегитесь, господин супрефект Шестнадцатого мая!
Этот последний удар доконал бедного Лорн. Весь день он ходил как потерянный и говорил себе, что вместе с Линой его покинула его счастливая звезда. Дома его ждало еще большее огорчение: он узнал, что Фанни с самого утра ничего не ела, поджидая у окна возвращения мадемуазель, но на ее отчаянный призыв: «Мама, мама!» — Элина даже не обернулась.
— Вот уж это нехорошо, сударь, какой надо быть жестокой! — возмущалась Сильванира. — Наша деточка того гляди захворает с горя. Я уж думала… — прибавила она нерешительно, — если барин позволит… Не поехать ли нам с ней на шлюзы? Там ее братец, там на свежем воздухе ей полегчает.
— Поезжайте, поезжайте! — ответил расстроенный Лори.
После обеда он ушел к себе в комнату и, чтобы отвлечься, принялся сортировать бумаги своего архива. Он давно уже отвык от этого занятия и, стряхивая пыль с картонных папок, с трудом разбирался в принятой им самим сложной системе номеров и ссылок, которыми в канцеляриях помечают самую ничтожную бумажонку. Но сегодня Лори не мог сосредоточиться и поминутно уносился мыслью в верхний этаж, прислушиваясь к легким шагам жестокой Элины, которая переходила от окна к столу, от фортепьяно к бабушкиному креслу; каждому уголку его унылых, пустых комнат соответствовал такой же уголок верхней квартиры, нарядно обставленной, изящной и уютной.
Бедный вдовец думал о Лине, и влечение сердца побуждало его пойти на компромисс, на сделку с совестью. Ведь, в сущности, то, чего требует Элина, отчасти справедливо: муж, жена и дети должны молиться одному богу — раз уж их несколько, по ее мнению, общая религия скрепляет семью неразрывными узами. К тому же и государство наряду с католическим признает и протестантское вероисповедание, а для него, как правительственного чиновника, это весьма существенный довод.
Даже если руководствоваться интересами детей, то где он найдет им более нежную, разумную, заботливую мать? А если он не женится, воспитание детей снова будет предоставлено служанке. За Мориса еще можно не беспокоиться, его призвание определилось, но Фанни!.. Лори вспомнил, какой жалкий вид был у его дочки, когда ее привезли из Алжира: неловкая, растрепанная, с красными руками, в грубом деревенском платке, как у Сильваниры, неряшливая, точно ребенок из нищей семьи.
Терзаясь сомнениями, бедняга старался вызвать в памяти любимый образ покойной жены: «Помоги мне!.. Посоветуй мне!» Но напрасно он призывал ее — вместо дорогой тени перед его глазами возникала розовая, белокурая девушка, юная, обворожительная Элина Эпсен.
Она все отняла у него, даже воспоминание о прежнем счастье. Жестокая, безжалостная Лина!
Положительно в этот вечер сортировка бумаг ему была не под силу. Лори отошел от стола и облокотился на подоконник. В доме напротив, по ту сторону сада, в освещенном окне кабинета он увидел Оссандона, наклонившегося над письменным столом. Лори часто встречал декана и почтительно кланялся атому высокому старику, прямому и крепкому для своих семидесяти пяти лет, с добрым, умным лицом, седыми курчавыми волосами и окладистой бородой; им еще не приходилось разговаривать, но по рассказам г-жи Эпсен Лори знал до мельчайших подробностей историю жизни достойного пастора.
Человек скромный, родом из севенских крестьян, Оссандон не отличался честолюбием и, будь на то его воля, никогда не покинул бы своего первого прихода Мондардье в Мезенкских горах, маленькой церкви из черного местного камня, своего виноградника, цветов и пчел, которыми он занимался в свободное от богослужений время с такой же любовью и кротостью, с какими руководил своей паствой; он обдумывал проповеди под стук садовой лопаты и сеял добрые семена с высоты церковной кафедры. |