Элина чувствует враждебность всех окружающих. Никто не разговаривает с ней, не замечает ее, она видит вокруг лишь гневные, презрительные взгляды. Даже причетник, безмолвно прислуживающий за столом, внушает ей робость, и девушка смиренно склоняет голову, глубоко сознавая свое ничтожество перед всеми этими святыми людьми.

И все-таки Элину чем-то привлекают томительно долгие завтраки в Пор-Совере за огромным столом с редко расставленными приборами, торжественная тишина, благолепие, монастырские блюда из вареного мяса, овощей и компота с черносливом; ее охватывает благоговейный трепет, словно она, недостойная, допущена на трапезу Спасителя с учениками. Девушка любит слушать застольные беседы, хотя и не смеет принять в них участие, мистические речи, полные возвышенных символов и отвлеченных понятий: виноградник, куща, паства, испытания, искупление, ветер пустыни, веянье святого духа. Ее интересует множество непонятных вещей, которые обсуждают при ней посвященные: Община, работницы, таинственная Обитель, где она ни разу не была, хроника местной духовной жизни, моральное поведение той или иной семьи.

— Я довольна Желино… На нее нисходит благодать, — заявляет Анна де Бейль, с проницательностью сыщика ведущая слежку по всем закоулкам деревни и всего края на десять миль в окружности.

Или:

— Баракен совсем распустился… Опять перестал ходить на богослужение!

Тут она осыпает яростной бранью дурных христиан — отщепенцев, вероотступников, которые погрязли в грехах, точно свиньи в навозе. Элина понимает, что это изящное сравнение относится к ней, хотя, по правде сказать, трудно отыскать сходство между грубым библейским животным и девушкой с нежным профилем, которая краснеет до ушей, опустив головку с пышными белокурыми косами.

— Анна, Анна, не ввергай грешника в ожесточение!

Г-жа Отман мановением руки усмиряет сердитую фанатичку с тою же кротостью, с какой Христос увещевал Симона фарисея. Как всегда спокойная, исполненная достоинства, председательница, продолжая есть и пить маленькими глотками, произносит длинные речи своим проникновенным голосом, приводя в трепет млеющего от восторга Жан-Батиста Круза и убаюкивая бедную Элину, которая уносится мечтою в мистическую высь, в золотое, лучезарное небо, где ей хотелось бы раствориться, исчезнуть в божественном сиянии.

Но почему же эта девушка, на вид такая мягкая, впечатлительная, послушная, плачущая горькими слезами, когда ей разъясняют всю гнусность греха, почему же она так долго упорствует, противится своему спасению? Вот уж почти месяц, как Элина посещает Пор-Совер, а председательнице, к ее удивлению, еще ничего не удалось от нее добиться. Неужели Анна де Бейль права? Неужели Сатана восторжествует над юной душой, столь драгоценной, столь необходимой для Общины? Г-жа Отман начинает тревожиться. И вот однажды утром, войдя в столовую к одиннадцати часам и не увидев Элины, смиренно стоящей в ожидании на своем обычном месте, она говорит себе: «Все кончено… Она больше не придет!» Но дверь отворяется, и девушка входит, взволнованная, с припухшими от слез веками. Несмотря на опоздание, она держится уверенно и непринужденно. В пути произошла задержка, поезд целых четверть часа стоял в Шуази. Объяснив причину опоздания, Элина спокойно усаживается за стол и как ни в чем не бывало просит причетника подать ей хлеба. Мало того, она вмешивается в общий разговор как равная, смело говорит о куще, пастве, винограднике; ее приводит в смущение только грубый голос Анны де Бейль.