— Я помогу тебе, Джон, — прошептал он. — У меня хватит сил поработать над могилой ненавистных мне людей! На этот раз они от нас не уйдут!

— За два-три часа мы успеем выбрать камни и потом засыпать ход землей. Вошедшие в него, вероятно, еще не скоро возвратятся.

— Есть у тебя какое-нибудь орудие? — тихо спросил Эндемо, нагибаясь над земляной стеной.

Слуга кивнул головой и, вынув из-под кафтана короткий, крепкий кинжал, показал его своему господину.

— Он может служить ломом, — прошептал Джон. — Ваша светлость будет караулить наверху, пока я не подам знака, а тогда можно обсыпать землю.

— Скорее за работу! Никто не будет знать, кто обвалил траншею. Будут приписывать это какому-нибудь случаю, сотрясению. Пропали вы у меня оба! Для вас более нет возврата! Туда вы легко вступили, оттуда не выйдете никогда! Долорес, ты моя! Наконец я достигну своей цели.

Он слышал, как его слуга уже начал свою работу, и осторожно отошел от опасного места, озираясь во все стороны, чтобы кто-нибудь не застал их за этим делом.

Пройдя около десяти шагов по траншее, слуга мог удобно доставать камни, ставшие рыхлыми от сырости, и скоро с помощью кинжала сделал отверстие, которое расширил к выходу. Он осторожно подрывал землю с двух сторон, чтобы она потом легче обрушилась. Хотя цемент и куски земли падали ему прямо на лицо, он не обращал на это внимания. Темная ночь окружала его, и он должен был полагаться только на свои чувства. Слуга Эндемо обладал замечательной ловкостью и удивительной невозмутимостью, когда нужно было совершить какое-нибудь злодеяние; он знал щедрость мнимого герцога и хотел выманить у него все деньги до последней золотой монеты.

Через час работа продвинулась только на пять шагов, оставалось сделать столько же. Но когда он вынимал следующий камень, то часть, которую он уже успел подкопать, упала с сильным треском и засыпала вход — Джон отскочил.

— Это совершилось скорее и легче, чем я ожидал, — прошептал он. — Если сверху подсыпать еще земли, то все дело будет окончено.

Он стал торопиться, камень за камнем падал на дно хода, и вскоре обрушена была даже внешняя его часть. Оба злодея могли признаться, что им отлично удалось справиться со своим черным делом. Они приготовили двум друзьям могилу, в которой те были заживо погребены.

Воздух подземелья был сырым и заражен гнилью, дышать становилось все тяжелее. Стены и пол были скользкими и покрыты плесенью. Там и сям двигались черные, гладкие тела слизней, в трещинах и щелях прятались черви.

Проход был очень длинным, и мнение Олимпио, что он ведет до самого Малахова кургана, казалось, оправдывалось.

Маркиз дотронулся до плеча шедшего впереди Олимпио.

— Нужно потушить фонарь, — сказал он. — Если газы воспламенятся, то взорвут этот ход, и мы погибнем без всякой пользы.

— Ты прав, я не думал об этом. Но, — продолжал Олимпио, остановившись перед маркизом, — продолжать путь без света кажется мне опасным.

— Мы должны идти осторожнее, чтобы не попасть в воду или куда-нибудь еще. Посмотри, здесь недавно проходили русские.

Клод нагнулся и поднял немного заржавевший патронташ, без сомнения, потерянный русским, который или не имел времени или не мог его отыскать.

— В таком случае, мы можем, кажется, идти без опасения дальше, — сказал Олимпио. — Еще одно, Клод. Если я не выйду отсюда, то поручаю тебе заботиться о моей Долорес! Не оставляй ее и скажи ей, что я ее любил и был ей верен до самой смерти, ты согласен?

— Если я останусь в живых, то Долорес будет для меня священным залогом, который ты мне оставишь! Ты знаешь меня, Олимпио!

— Благодарю тебя.