В будуаре было весьма остроумно придуманное приспособление, при помощи которого платья, нужные для дневного туалета императрицы, спускались сверху из расположенной там гардеробной, а здесь их принимали дамы и фрейлины.

Другая дверь вела из будуара в дамские покои, из которых в первом пребывала ночью инфанта Барселонская, поверенная Евгении. Днем же она всегда была при императрице.

Если император посещал покои своей супруги, он не проходил через весь зал и будуар. Тайный коридор, ему одному доступный, постоянно освещаемый и отапливаемый, вел в спальню императрицы. Дверь этого хода была заставлена большой картиной, которая поворачивалась, когда император нажимал пружину.

Если он проходил через зал, что впрочем бывало очень редко, но что предписывалось этикетом, то всегда приказывал дежурному камергеру доложить о себе.

Когда Евгения отпустила своих дам и вошла в будуар, ее встретила одетая в черное Барселонская инфанта.

Инесса, прекрасная, стройная дочь Черной Звезды в своем черном одеянии производила особенное таинственное впечатление. На ней, казалось, лежала печать минувшего.

Поклонившись императрице, она откинула свою черную вуаль. Бледные черты лица резко контрастировали с черной вуалью, и надо признаться, что ее щеки, ее тонко очерченные розовые губы, ее белая шея могли поспорить в красоте с Евгенией.

Глаза инфанты казались морем, в которое каждый, кому только посчастливилось бы их увидеть, погрузился бы всем своим существом. Что-то таинственное, загадочное было в их ярком сиянии и, подобно морю, которое нас манит, но коварно обманывает, когда мы ему вверяемся, были обманчивы эти темные выразительные глаза.

— Ты возвратилась? Расскажи, — сказала Евгения, взяв инфанту за руку. — Я счастлива видеть тебя здесь!

Лицо инфанты осталось неподвижным при этой почти страстной встрече.

— Позвольте мне запереть дверь, — сказала она по-испански.

— Статс-дамы ушли, мы одни, — возразила Евгения, опускаясь на диван, возле которого на маленьком мраморном столике стояли цветы, распространяя дивный аромат.

Инесса, казалось, не обратила внимания на уверения императрицы, может быть, потому, что жизнь при дворе приучила ее доверять только своим чувствам. Она вошла в смежный зал и заперла дверь; затем отправилась в свою комнату, возле будуара, чтобы убедиться, что никто не сможет подойти незаметно.

— Расскажи, чего ты достигла, — сказала императрица. — Эта сеньора доверилась тебе, а ты мне одной предана, я это знаю!

— Вы ненавидите сеньору.

— Ты знаешь причину моей ненависти, ты была со мной в Версале…

— Я знаю все, что вам угодно было мне передать, но не обмануты ли вы коварным слугой?

— Что за вопрос? Что навело тебя на него? Боюсь, сеньора обворожила тебя своей сладкой, поддельной нежностью. Неужели это возможно, Инесса? В тебе я никогда не сомневалась!

Инфанта минуту молчала, лицо ее было мрачно.

— Вы правы, я ничему больше не верю, — только вам я верю! Сеньора уверила меня, что она вступила в Версаль против желания, ее обманули…

Евгения горько улыбнулась.

— Против ее желания? Разве сеньора ребенок? Была она в обмороке, когда ты ее нашла в замке? Против желания! Неужели эта ловкая комедиантка могла тебя одурачить? Нет, Инесса, я этому не верю, чтобы ты хоть на минуту могла забыть свою обязанность!

— Вы во мне не ошиблись!

— Так это совершилось?

— Как вам было угодно! Сеньора теперь в доме № 4 по улице Сен-Дидье.

— И она не догадывается, зачем ты отвезла ее туда?

— Она вверилась мне!

— В № 4 было какое-нибудь общество?

— Конечно, и мне удалось заманить туда сеньору.