Подбежал Попов, в его руках тоже замелькал длинный, как палочка, американский фонарик, бледный пятачок света заметался по темным фигурам, и вдогонку полетел голос Попова и упал на них, будто сломанная ветка:

— Пан Дулькевич убит!

— Не может быть! — крикнул Михаил. И Юджин повторил те же слова, не найдя других, да он и не мог найти других:

— Не может быть!

Наконец Лаш разобрал, кто перед ним стоит. Он заприметил в этой смешанной группе американского офицера, закрылся рукой от фонарика, о котором Юджин совсем позабыл в эту минуту, подошел ближе к американцу, так, словно бы искал у него защиты от цепкой и безжалостной руки Макса Кауля, и, запинаясь на каждом слове, сказал:

— Я не эсэсовец. Я офицер вермахта и прошу меня соответственно трактовать. К тому же я отнюдь никакой не Лаш. Моя фамилия...

— Катись ты со своей фамилией! — Юджин замахнулся на него своим фонариком и повернулся, чтобы бежать вслед за Михаилом, который спешил к машине, где лежал мертвый Дулькевич. Однако немец не испугался и не растерялся — крикнул уже вдогонку американскому лейтенанту:

— Моя фамилия Либих.

Юджин остановился.

— Либих? — повторил он.— Либих?

Он подбежал к немцу, посветил ему в глаза фонариком:

— Либих? Да вы что... А борода? Откуда она взялась?

— Я Либих! — упрямо повторил немец.— Я — известный ученый Либих и прошу...

— Ты известный ученый Либих? — Вернер уже не кричал, он перешел на шепот.— Ты ученый Либих... А это?

Он сильно дернул Либиха за бороду, думая, наверное, что она фальшивая и останется у него в руках. Он дернул так, что голова Либиха мотнулась и он насилу устоял на скользкой глине. Борода была настоящая.

— Чудеса! — пробормотал Юджин, который никак не мог прийти в себя после столь удивительного калейдоскопа совпадений. Выстрелы, бегство эсэсовцев, таинственная вилла-ротонда, смерть Дулькевича, и в результате — Либих! Он охотился за безбородым, чисто выбритым Либихом, которого хорошо помнил со времени партизанской встречи в Голландии, а того, выходит, уже давно не существовало — существовал другой Либих: бородатый, оборванный, давно не мытый, пропахший табаком и алкоголем, затравленный, насмерть перепуганный. В те времена он был куда презентабельнее, Либих! Вернер еще тогда хотел всадить в него автоматную очередь. У него просто руки чесались. А еще больше они чесались у Клифтона Честера, бедняги Клифа, который умер на каменистой земле возле озера Комо. Что ж, может, и лучше, что он тогда сдержал себя. Все повторяется на этом свете, повторилась и встреча с этим ублюдком... Не будь его, этого слизняка, не было б и работы для него, лейтенанта Юджина Вернера. Тем, советским, хорошо: у них найдется дело и без всяких либихов. А вот у него — один Либих. Он попал в миссию «Пейпер-Клипс», и нужно оправдать свое пребывание в ней, должен же он, в конце концов, оправдать свое пребывание там, должен, наконец, заниматься своим делом, своим бизнесом, черт бы его побрал!

— Скажите честно,— обратился он к Либиху,— вы тот самый Либих, который был когда-то в Голландии, имел дело с партизанами, к которым принадлежали даже некоторые из присутствующих здесь джентльменов, тот, наконец... Я вынужден прекратить поток своих вопросов, во избежание разглашения тайны...

— Да. Тот самый...

— И это вас я тогда выпроваживал из бункера?

— Да. И тогда, как сегодня, лил дождь.

— Все повторяется,— пробормотал Юджин,— все сходится... Что ж, тогда я попрошу вас извинить меня, господа, но мне нужно немедленно отвезти господина Либиха куда-нибудь, где не так мокро. У нас с ним совпали некоторые желания.