|
Тем не менее Бидел возник снова и никуда уже не исчезал, – впрочем, в случае нужды Байт сумел бы эту тему поддержать, и Мод теперь ясно видела, что вся эта игра ведется для нее. Только зачем? Не для того же, чтобы показать ей, чего стоит их гость? Что нового могла она в нем открыть – особенно в минуты, когда ей столько открывалось в Байте? В конце концов она решила – тем паче что вид Байта это подтверждал, – что этот неожиданный взрыв лишь форма снедающей его лихорадки. А лихорадка, по ее теории, терзала его потому, что совесть у него нечиста. Мрачная тайна, окружавшая Бидела, стала невыносимой – да, это скоро даст себя знать. А пока Байт находился в той фазе, когда пытаются заглушить укоры совести, и именно поэтому они терзали неотвратимо.
– Вы имеете в виду, что тоже заплатите жизнью ? Байт обращался к гостю через стол, очень дружески – дружески, но с сухим блеском в глазах. – Как вам сказать… – Лицо гостя прямо-таки озарилось. – Тут есть одна тонкость. Разумеется, кому не хочется слышать неистовый шум вокруг собственного имени, быть там, где оно постоянно звучит, чтобы чувствовать себя в центре внимания и, не скрою, наслаждаться – тем, что великий город, великая империя, весь мир буквально прикованы к твоей личности и вздрагивают в тревожном ожидании, когда произносят твое имя. Неповторимое ощущение! – И мистер Маршал виновато улыбнулся. – А мертвому, разумеется, ничем таким насладиться не дано. Для этого надо воскреснуть. – Естественно, – подтвердил Байт, – мертвому это не дано. Тут уж либо одно, либо другое, впрочем, вопрос в том, – добродушно пояснил он, – готовы ли вы ради, как вы выразились, неистового шума расстаться с жизнью в таинственных обстоятельствах. – Готов ли я? – с полной серьезностью отозвался гость. – Мистера Маршала удивляет, – вмешалась Мод, – как это ты – журналист, заинтересованный в том, чтобы создавать ему имя, предлагаешь выбор. Говард перевел на нее ласково-недоумевающий взгляд, и она с удивлением поняла: он не услышал в ее реплике шутки. Он улыбнулся – он все время улыбался, хотя улыбка не скрывала его возбуждения, и вновь повернулся к их собеседнику. – Вы имеете в виду… э… когда знаешь, как это будет воспринято? – спросил тот. – Пожалуй. Назовем это так. Сознание, что ваше необъяснимое исчезновение – при условии, конечно, что вы занимаете положение в обществе, – затронет за живое, не сможет не затронуть миллионы и миллионы людей, вопрос, собственно, в том – и признаю, вы правы, тут есть одна тонкость, – считаете ли вы, что стоит заплатить такую цену, чтобы произвести впечатление. Естественно – только чтобы произвести впечатление. Потому что вам ничего не достанется. Ничего. Только уверенность – по части впечатления. – Байт заканчивал. – И я спросил вас об этом единственно потому, что вам, не будем греха таить, хочется признания. Мистер Маршал оторопел, правда, не настолько, чтобы не быть в состоянии пусть несколько смущенно, но вполне браво подтвердить – да, хочется. Мод, которая не отрывала глаз от своего подопечного, вдруг подумалось, что он выглядит пухлым глупеньким зверьком, этаким розовоглазым кроликом или гладкошерстной морской свинкой, замершей перед змеей в блестящей чешуе. Ну а Байт, этот змей-искуситель, блистал сейчас, как никогда, и с завидной изощренностью – часть неповторимого блеска – находил нужную меру серьезности. Он держался легко, но не настолько, чтобы его предложение утратило привлекательность, и в то же время солидно, но не настолько, чтобы заподозрить его в розыгрыше. Вполне можно было подумать, что он, как устроитель судеб неудачливых искателей славы, возьмет и выложит своему гостю практичный и исполнимый план. |
