Леди Розамунда, женщина дородная и вспыльчивая, повернулась к хохвальдцам:
— Тогда как насчет того, что видела я? Две недели назад я услышала странную трескотню из розария, а когда посмотрела, то увидела… Я не знаю, что. Чудовищные желтые глаза, огромные руки и ноги… Существо походило на гигантского кузнечика. Оно одним прыжком выпрыгнуло из сада прямо в небо и улетело, улетело прочь в этом направлении. К тому же кто-то пожевал мои розы и выплюнул их на землю!
— Гигантский кузнечик… — медленно повторил Малахай. Эйнхард похлопал супругу по руке:
— Какие-то животные забрели в сад, дорогая. Вот и все.
Вот только, несмотря на мягкость тона, взгляд его, обращенный на Манфреда, казался довольно неприветливым.
* * *
На следующий день Дитрих проводил Оккама до самого поворота на дорогу, ведущую в Оберрайд. Философ вел под уздцы коренастого коня, которому дал имя «Малая гипотеза», и то и дело останавливался, дергая за повод. Англичанин сбросил капюшон, и в утренней заре его растрепанные волосы, казалось, занялись пламенем от восходящего солнца. Он заметил:
— Ты позволил зарасти тонзуре, Дитль.
— Теперь я скромный приходской священник, — сказал Дитрих, — а не нищенствующий монах.
Оккам окинул его взглядом:
— Ты, быть может, и сложил с себя обет нищенства, но богатства явно не снискал.
— Жизнь здесь имеет свои приятные стороны.
— Если бы ты научился льстить императору, тебе не пришлось бы жить в лесной глуши.
— Если бы ты научился жить в лесной глуши, тебе не пришлось бы льстить императору.
Уильям чуть слышно засмеялся и посмотрел на восток, в сторону Мюнхена, Праги и Вены — столиц великих династий.
— Недурно, — сказал он и после секундного молчания продолжил: — Было во всем этом что-то возбуждающее; создавалось ощущение, что мы вершим судьбы мира. «Если вы защитите меня своим мечом, — говорил я Людвигу, — я буду защищать вас своим пером».
— Интересно, стал бы он это делать, если б дошло до того?
Оккам пожал плечами:
— Людвиг находился в более выигрышном положении. Но люди будут помнить меня тогда, когда о нем давным-давно позабудут.
— Разве так уж плохо, — спросил Дитрих, — просто кануть в забвение?
Англичанин отвернулся и подтянул подпругу под седлом:
— Так расскажи мне о демонах и кузнечиках.
Дитрих видел, как схоласт осматривал крышу церкви, и знал, что тот отметил отсутствие «горгулий». К этому времени его друг наверняка сопоставил свои собственные наблюдения с описанием госпожи Эйнхард.
Пастор вздохнул:
— Есть земли, что лежат даже дальше «островов канареек». Сами звезды на небосклоне суть далекие острова, и на них живут…
— Кузнечики, — подсказал Оккам, — а не канарейки.
Дитрих покачал головой:
— Существа во многом такие же, как ты или я, но внешним обликом походящие на кузнечиков.
Англичанин засмеялся:
— Я бы обвинил тебя в том, что ты плодишь сущности без нужды, если бы только… — Он вновь бросил взгляд на стрехи церковной крыши. — Откуда ты знаешь, что они живут на звезде?
— Гости так сами мне сказали.
— Как ты можешь быть уверен, что они говорят правду? Кузнечик может сказать, что ему угодно, и заслуживает доверия не более, чем человек.
Дитрих порылся в своем мешке:
— Не хочешь ли поговорить с одним из них сам?
Оккам окинул взглядом упряжь для головы, которую протянул ему священник. |