Он щелкнул губами, и эльф сказал:
— Здесь нет меленького человечка. Коробка говорит сама.
Дитрих улыбнулся.
— Как это возможно, — спросил он, — если у тебя нет языка?
— Что означает «язык»?
Забавляясь, Дитрих высунул язык.
Скребун протянул свою длинную руку, прикоснулся к рамке картины, и та превратилась в портрет самого Дитриха, в точности изображенного в объеме и показывавшего язык. Каким-то образом язык на портрете блестел. Дитрих спросил себя, не ошибся ли он насчет демонической сущности этих созданий.
— Это ли язык? — спросил домовой.
— Да, это и есть язык.
— Большое спасибо.
* * *
— И когда оно поблагодарило меня, — рассказывал Дитрих Манфреду позднее тем же вечером, — я начал подозревать, что это машина.
— Машина… — Манфред поразмыслил над этим. — Ты имеешь в виду, как коленчатый вал Мюллера?
Они стояли вдвоем у стола близ камина в большом зале. С него уже убрали остатки обеда, дети вместе с няней были отправлены в постели, жонглера поблагодарили и отпустили с пфеннигом, а остальных гостей Гюнтер проводил до дверей. Зал был теперь заперт, и даже слуги были усланы прочь, за исключением Макса, сторожившего дверь.
Манфред собственноручно наполнил вином два maigeleins. Он пригубил из обоих, и Дитрих выбрал тот, что слева:
— Благодарю вас, мой господин.
Манфред коротко усмехнулся:
— Должен ли я подозревать, что вы все тоже механизмы и шестеренки?
— Простите, я слышу в ваших словах иронию. — Они подошли вместе к жертвеннику и встали у огня. Тлеющие угли шипели, и их время от времени облизывало пламя.
Дитрих водил пальцем по стеклянным узорам своего бокала, размышляя.
— Голосу не были присущи модуляции, — определился, наконец, он. — Или, скорее, его модуляции были механическими, без риторических изысков. В нем отсутствовало презрение, любопытство, ударение… запинание. Он сказал «большое спасибо» с тем же выражением, с которым челнок делает свою работу в ткацком станке.
— Улавливаю, — сказал Манфред, и Дитрих поднял указательный палец вверх:
— Еще один довод. Мы с вами понимаем, что под «улавливаю» вы подразумевали нечто иное, чем простое физическое действие. Как сказал Буридан, во фразе заключен больший смысл, чем смысл конкретных заключенных в ней слов. Но «домовой» не понимал образных высказываний. Раз узнав, что язык является частью тела, он смутился, когда я упомянул о «немецком языке». Он не понимает метонимии.
— Для меня это китайская грамота, — сказал Манфред.
— Мой господин, я имею в виду, что… Я думаю, что они могут не знать поэзии.
— Не знать поэзии… — Манфред нахмурился, покрутил бокал в руках и сделал иэ него глоток. — Подумать только! — На миг Дитриху показалось, что хозяин Хохвальда сказал это с сарказмом, но тот удивил его, продолжив и беседуя больше с самим с собой: — Не знать «Короля Ротера»? Не знать «Энеиды»! — Манфред поднял свой бокал и продекламировал:
— Ей-богу, я не могу слышать этих строк без трепета. — Он обернулся к Дитриху: — Ты готов поклясться, что этот «домовой» всего лишь механизм, а не настоящий домовой?
— Господин, Бэкон описывал подобную «говорящую голову», хотя он и не знал, как ее можно соорудить. Тринадцать лет назад миланцы на своей ратушной площади установили механические часы, которые отбивают время без вмешательства человека. |