— Они и впрямь выглядят больными, — сказал Макс после одного из посещений и засмеялся над каламбуром, ибо «крэнк» звучало на немецком как «больной». И в самом деле, учитывая веретенообразность их тела и серость кожи, имя не могло не поразить Дитриха как нечаянное проявление Божественной прихоти.

Терезия хотела отправиться к ним со своими травами.

— Так поступил бы Благословенный Господь, — сказала она, устыдив Дитриха, который больше тревожился об их отъезде, нежели о выздоровлении; и, хотя он и допускал, что помощь поспособствует этой цели, следовало признаться, что оказывал он ее ради собственного блага, а не просто ради блага другого. И все же он противился тому, чтобы Терезия узнала о крэнках. Существа столь странной наружности и силы неминуемо привлекли бы интерес, навсегда нарушив установленную Дитрихом изоляцию, а четверо — это и так уже слишком много для того, чтобы хранить все в тайне. Он успокоил Терезию, сославшись на распоряжения герра, но та завалила Дитриха своими снадобьями. Похоже, крэнкам от их использования не становилось ни лучше и ни хуже, как и большинству людей.

Пока лето шло на убыль, Дитрих посещал лагерь каждые несколько дней. Иногда он приходил один, иногда с Максом и Хильдой. Хильда меняла повязки и промывала медленно заживающие раны, а Дитрих учил с помощью говорящей головы Скребуна и Увальня немецкому в достаточном объеме, чтобы те поняли, что должны удалиться. Их ответом до сих пор был осторожный отказ, но осознанный или по недопониманию, было неясно.

Макс иногда сидел вместе с ним на этих уроках. Муштра была знакомым ему делом, а потому он был полезен в повторении или демонстрации жестами чего-либо, необходимого для передачи значения многих слов. Чаще сержант присматривал за Хильдой в качестве ее ангела-хранителя и, когда ее непривычная миссия завершалась, провожал назад в Оберхохвальд.

«Домовой» быстро осваивал немецкий, ибо говорящая голова, однажды усвоив смысл того или иного слова, никогда его не забывала. У него была поразительная память, хотя сбои в понимании забавляли. «День» он усвоил, слушая разговоры в деревне, но «год» привел его в полнейшее замешательство, пока значение этого слова не было объяснено. И все же как могло человеческое племя, как бы далеко ни была его родина, не заметить обращения вокруг Земли Солнца? Так же обстояло дело со словом «любовь», которое механизм путал с греческим «эросом» по причине некоторых нечаянных скрытых наблюдений, в суть которых Дитрих счел за благо не углубляться.

— Он представляет собой сочетание шестеренок и рычагов, — объяснил Дитрих сержанту после одного из занятий, — и тут же осознает любое слово, которое само по себе является символом — отсылающее к какому-либо существу или действию, но спотыкается там, где идет обозначение видов или взаимодействий. Поэтому термины «дом» или «замок» ему понятны, а вот «жилище» потребовало разъяснений.

Макс только усмехнулся:

— Возможно, он не так хорошо учился, как вы.

* * *

В сентябре, утомленный страдой, сельскохозяйственный год делал паузу и переводил дух перед посевом озимых, отжимом вина и забоем скотины на зиму. Воздух становился все прохладней, и лиственные деревья дрожали в ожидании стужи. Этот промежуток между летними и осенними работами очень подходил для завершения ремонта после Большого пожара и для свадьбы Сеппля и Ульрики.

Бракосочетание состоялось на деревенском лугу, где вокруг пары могли собраться свидетели. Там Сеплль объявил о своем намерении, и Ульрика, одетая по свадебной традиции в желтое, заявила о своем согласии, после чего все проследовали на Церковный холм. Латеранский собор требовал, чтобы все свадьбы были публичными, но не обязывал Церковь к участию в них.