Хотя солнце и стояло еще высоко, вскоре его окутали зеленоватые сумерки. Сосны и ели вздымались до самого неба, тогда как более скромный по размерам орешник, с ободранным ныне одеянием, переплетался под ними голыми ветвями. Он еще не углубился далеко, как услышал отзывающиеся эхом среди деревьев приглушенные женские вздохи, как будто бы стенал сам лес. Сердце Дитриха заколотилось. Лес, и без того грозный, приобрел еще более зловещий вид. Стенающие дриады вот-вот обнимут его своими холодными голыми пальцами.

Я заблудился, подумал он и в панике стал озираться, ища отметки Макса. Дитрих повернулся, и по щеке больно ударила ветка. Священник ахнул, побежал и наскочил на белую березу. Он закружил, отчаявшись отыскать свою лошадь. Налетев на бугорок, он поскользнулся и упал. Дитрих вжал голову в ковер прошлогодней листвы и мха, ожидая, что лес схватит его.

Но ожидаемого прикосновения так и не случилось, и он понемногу осознал, что стенания прекратились. Подняв голову, он увидал под ним не просвет, где его ожидал конь, а ручей, у которого он и Макс с Хильдой остановились в первый раз. К чахлому дубу, что изгибался с берега потока, стояли привязанными две верховые лошади.

Там были Макс и Хильда, один — зашнуровывающий гульфик на панталонах, другая — одергивающая рубаху. Макс отряхивал листья, грязь и иголки с передника Хильды, лаская при этом ее грудь.

Дитрих отполз назад незамеченным. Макс был прав. В лесу звук разносится далеко. Затем, приподнявшись, Дитрих пополз назад на четвереньках среди елей, продвигаясь на ощупь с опушек в заросли, пока фортуна не указала ему на зарубки, и, следуя по ним, он вышел к месту, где оставил иноходца.

Дженет, которого он видел здесь прежде, исчез.

* * *

Поскольку Макс уже возвращался в деревню, Дитрих тоже повернул своего коня к дому, радуясь, что ему не пришлось идти до лазаретто. Но, достигнув изгиба тропинки, животное заупрямилось. Дитрих сжал брюхо коня коленями, пока тот не сделал нескольких прыжков назад к печи углежогов. Затем конь немного успокоился, пока Дитрих нашептывал животному ласковые слова. Иноходец дико вращал округлившимися глазами и нервно дрожал.

— Успокойся, лошадка, — сказал он ей. Водрузив на место «упряжь для головы», он спросил: — Ганс? Ты на тропинке к печи?

У него в ушах звучал только шум елей и голых ветвей деревьев. Гул деревьев и неизбежный отдаленный стрекот крэнков, который звучал так естественно, что казался уже естественней для этого леса, нежели любовные крики Хильды Мюллер в объятиях Макса Швайцера.

— Не подходи, — сказал голос «домового» у него в ухе. Дитрих остался на месте. Солнце еще виднелось через серое с металлическим отливом кружево деревьев, но уже было ниже, чем ему хотелось бы.

— Ты загородил мне дорогу, — сказал Дитрих.

— Увальневы ремесленники нуждаются в медной проволоке длиною в две сотни шагов. Известно ли тебе искусство вытягивания проволоки — вопрос. Она должна быть вытянута до толщины булавки, без единого разрыва.

Дитрих поскреб подбородок:

— Лоренц — кузнец. Медь, должно быть, вне его искусства.

— Так. Где найти медника — вопрос.

— Во Фрайбурге, — ответил Дитрих. — Но медь дорога. Лоренц, может, и сделает это задаром, но только не член гильдии Фрайбурга.

— Я дам тебе слиток меди, которую мы добыли в горах неподалеку. Всю, что не уйдет на проволоку, кузнец может оставить себе.

— А эта проволока ускорит ваше отправление?

— Без нее мы не сможем уехать. Чтобы выплавить медь из руды, достаточно только… тепла. У нас нет приспособлений, чтобы вытянуть ее в проволоку.