Я решил, что вопрос закрыт и ему не хочется, чтобы его беспокоили по поводу устройства этого человека. Но неожиданно Эйтингон сам позвонил Якову Минскеру, возглавлявшему отделение по Дальнему Востоку, и предложил ему взять на работу этого сотрудника».

Рассказывает Муза Наумовна Малиновская:

«Осенью 1951 года сын Эйтингона Леонид должен был идти в первый класс, и отец старался улучить минуту, чтобы позаниматься с ним чтением. У Леонида не всегда получалось, и тогда отец нервничал, ходил по квартире, переживал, ссорился с сыном, потом обнимал его и снова заставлял заниматься.

Леонид хотел стать моряком, и поэтому ему выбирали школу, в которой преподавали английский язык. Обучение тогда было раздельное, и школа для мальчиков с английским языком оказалась не так уж и близко: для того чтобы добраться до нее, нужно было перейти проспект, по которому мчались автомобили. Поэтому директор школы взял с матери мальчика подписку, что она обязуется провожать его в школу и встречать после занятий. Подземных переходов тогда не было. <…>

Однако проводить Леню в первый класс Эйтингон не смог. Генерал находился тогда в Литве. Зато первого сентября Леня получил первую в жизни телеграмму на свое имя, в ней было поздравление от отца».

Как отмечал Павел Судоплатов, рассказывая о своем друге, у Эйтингона «никогда не было никаких сбережений, и даже скромная обстановка в квартире была казенной». Генералу вторит дочь Эйтингона Муза:

«Когда Эйтингон был арестован, к нам домой пришли с обыском. Маму спросили:

— Дача есть?

— Нет, — ответила она.

— А машина?

— Тоже нет, — прозвучал ответ.

Пришельцы осмотрели комнату и с удивлением обнаружили на некоторых вещах инвентарные номера. «Вот так генерал…» Они пожали плечами, забрали охотничье ружье отца, еще какие-то мелочи и ушли, довольно пренебрежительно взглянув на детей.

Это произошло в октябре 1951 года, шесть лет спустя после окончания войны».

Из книги «На предельной высоте»:

«Наступил 1963 год. Леонида должны были со дня на день призвать в армию (он отслужил срочную службу на Краснознаменном тихоокеанском флоте. — В. А.). Муза училась в 9-м классе: не за горами были выпускные экзамены. Эти два события были очень важны для семьи, и в своих письмах Эйтингон старался не внушать им тревоги за себя, отвлекать их этим от текущих дел. Он писал им, что чувствует себя «как обычно», что проблем со здоровьем у него нет.

На самом деле все было не так. Он чуть не умер от опухоли в кишечнике. Его сестра, известный в Москве врач, добилась от тюремных властей разрешения на то, чтобы Эйтингона посетил в тюрьме хирург-онколог Минц. Он спас Эйтингона, блестяще сделав в тюремном лазарете операцию. Кстати, в соответствии с договоренностью, операция была платной. Она длилась долго, проводилась в довольно тяжелых условиях. Но когда сестра Эйтингона приехала к хирургу, чтобы вручить ему его гонорар, он взять деньги отказался. По словам Минца, он не знал, кого будет оперировать; узнав же, заявил, что считает за честь продлить жизнь такого человека, как генерал Эйтингон, и никакой платы за операцию не возьмет».

Несмотря на длительное пребывание в тюрьме, Эйтингон сохранил светлый ум и прекрасную память. Во время прогулок с дочерью по Москве, которые генерал очень любил, он читал наизусть стихи Пушкина, Есенина, Блока.

«Увидев у меня на столике томик стихов шотландского поэта Роберта Бернса, отец сказал, что приятно удивлен, — рассказывает дочь Муза. — Он искренне радовался, что я читаю не только то, что положено читать по школьной программе. А я была удивлена, услышав от него наизусть целые главы из Евгения Онегина. И самым любимым отрывком его было письмо Онегина к Татьяне.