Как три его картины, примерно.

Барды тут толпами не ходили. Пока я шел от калитки к особняку по почти неразличимой в траве дорожке, я встретил только четверых. У двоих были лютни, одн носил на плече гитару, а у четвертого и вовсе музыкального инструмента не оказалось. То ли в инвентарь убрал, а то ли он вообще не бард, а помощник повара. Вряд ли эти люди сами себе готовят.

Меня никто ни о чем не спрашивал, поэтому я начал спрашивать сам. Ухватил паренька с лютней за плечо и развернул к себе.

– Дон Армандо здесь? – спросил я.

– Как и последние двадцать лет, – сказал паренек.

– Проводишь?

– Я только хорошеньких девиц провожаю, – сказал он. – И не в спальню к Дону Армандо, а в мою собственную.

– А в ухо? – миролюбиво спросил я.

– Конечно, провожу, – сказал он. – Пойдем.

Мы вошли в ветхий особняк и по полуразвалившейся лестнице поднялись на второй этаж. Пока мы шли по длинному и захламленному коридору, нас окружали звуки музицирования, доносившиеся из-за закрытых дверей. Над шумоизоляцией ребятам стоило бы поработать.

И тут я услышал:

– Физруку заплатите чеканной монетой, чеканной монетой, чеканной монетой. А не то он уйдет, вам аукнется это, аукнется это…

Как же быстро у них тут информация разносится. Видимо, у бардов действительно какие-то свои каналы.

Мы с начинающим бардом остановились у совершенно непримечательной облезлой двери в ряду таких же непримечательных облезлых дверей, и паренек постучал.

– Подите прочь! – донеслось изнутри.

– Он там, – констатировал паренек. – Дальше ты уж сам как-нибудь.

– Разберусь, – пообещал я.

Он ушел, а я продолжил тарабанить в дверь. Сначала кулаком, а потом и ногой. Может, у старика со слухом уже совсем плохо.

Наконец-то дверь открылась.

Если честно я опять забыл о чертовых особенностях этого игрового мира, поэтому несколько удивился, когда увидел Дона Армандо. Эдельвейс рассказывал мне о самом старом и уважаемом барде Системы, и перед моими глазами рисовался образ седого, ветхого, согнутого под грузом прожитых лет старика, возможно, даже начинающего слепнуть. Но на пороге стоял мужчина примерно моего возраста, полуголый, в наспех наброшенном на тело халате, и седины в его щегольской бородке почти не наблюдалось.

А та, что наблюдалась, только придавала ему шарма.

– Дон Армандо?

– Просто Дон. Вы принесли какую-нибудь записку??

– Да, – сказал я и вручил ему рекомендательное письмо, состряпанное для меня Эдельвейсом.

Армандо выхватил его у меня и рук, резко развернулся и ушел вглубь комнаты.

– Не стойте на пороге, заходите, – позвал он оттуда. – Возможно, я захочу написать ответ.

Я вошел, смахнул с ближайшего кресла гору тряпья, уселся и стал наблюдать, как он читает. По мере прочтения игривое выражение спадало с его лица, и на нем проступала озабоченность.

– Признаться, это совсем не то письмо, которого я ждал, – сказал он. – То есть, я-то думал, вы принесли записку от графини… э, не будем терпать имя благородной дамы всуе. Или хотя бы от баронессы… тоже обойдемся без имен. А это письмо от одного из моих учеников.

– От лучшего из них, – сказал я.

– Это он вам наплел? – улыбнулся Дон. – Верно, все они так про себя рассказывают. Самоуверенность – профессиональная черта настоящего барда. Одна из многих. На самом деле он, конечно, не был лучшим. Но и худшим тоже не был. Как вы находите его пение?

– Не Кипелов, конечно, но под пиво пойдет.

– Никогда не слышал о таком барде.

– Это местечковое, – сказал я.

– Эдельвейс пишет, что вам нужна какая-то информация и просит меня вам помочь, – сообщил Дон.