Элеонор начала делать заметки по "Собачьим дням".

 Губы сжались в твердую линию. Ну, если они рассчитывают, что она выбросит белый флаг, то им придется, черт побери, долго ждать. Она не могла помешать Тому Голдману разбить ее сердце - известно, любовью управлять нельзя, именно поэтому она так опасна. Но "Артемис студиос" находится под ее контролем, и она не собиралась выпустить ее из рук, сколько бы пожаров ни пришлось погасить.

 Она всю жизнь боролась, чтобы пробиться наверх. И уж конечно, не собиралась сдаваться сейчас.

 В дверь постучали.

 - Войдите, - рассеянно сказала Элеонор. - Мария, это ты? Мне нужен контракт Мэри Тронт и стенограмма обсуждения сценария. И еще я до смерти хочу настоящего кофе.

 - Ты хочешь только кофе? - ласково спросил Том Голдман.

 Элеонор испуганно вздрогнула и подняла глаза. К ней подходил Том с обычным бумажным пакетом. На нем был тот же черный костюм, который он надевал в Нью-Йорке, золотые часы "Картье" и гарвардский галстук. Он выглядел великолепно.

 - Никаких пончиков, - сказал Голдман, вынимая два стаканчика профильтрованного кофе и осторожно протягивая ей один. Он указал на нетронутый завтрак. - Но я вижу, ты проголодалась.

 Элеонор взяла кофе и молча поставила на стол.

 - Чем могу быть полезна? - холодно спросила она.

 - Элеонор...

 Она не хотела этого слышать. Она ничего не хотела слышать.

 - Том, я снова спрашиваю: чем могу быть полезна? Если вопрос не о бизнесе, то поговорим потом. Я занята.

 Голдман посмотрел на нее долгим взглядом. Его красивые черные глаза выражали нежность и сострадание.

 Элеонор ощутила печаль, слабость и тоску. Ее охватила паника, к горлу подступил комок. "О нет, пожалуйста, никакой доброты, никакой жалости, думала она. - Я справлюсь одна, только не это". Сама собой правая рука потянулась к выдвижному ящику стола.

 - Нам надо поговорить, Элеонор, - сказал Голдман.

 - Мы и так говорим каждый день, - ответила Элеонор, - об этой студии. - Пальцы ее впились в маленькую бархатную коробочку, которую она держала в ящичке. Она тихонько раскрыла ее. - И к тому же нам не о чем говорить.

 - Но мы ведь не можем делать вид, что Нью-Йорка никогда не было. Элеонор, поверь, для меня это очень много значило. Я знаю, тебе обидно. Мне очень жаль, что ты...

 - Том, - невольно вырвалось у нее. Как ты смеешь жалеть меня? Как ты смеешь предлагать мне успокоиться? - Если хочешь знать мое мнение, то в Нью-Йорке ничего не случилось. Во всяком случае, ничего такого, что касалось бы меня. - Она повернулась к нему, глаза ее сверкали от ярости. Мы оба слишком много выпили и, насколько я понимаю, допустили досадный промах, о котором нам обоим лучше забыть. - Она говорила ледяным тоном.

 Том покачал головой:

 - Не верю я тебе.

 - Поверь. - Пальцы Элеонор шевелились под столом, скрытые от взгляда Тома. - И потом, на этот раз ты меня можешь поздравить.

 Он сконфузился.

 - С чем поздравить? Почему?

 Элеонор Маршалл вынула левую руку из-под стола и решительно протянула. На безымянном пальце сверкало кольцо Пола. Рубины, изумруды, сапфиры соперничали по яркости с утренним солнцем.

 - Сегодня утром Пол сделал мне предложение, - сказала Элеонор, отчетливо произнося каждое слово. - Я приняла его предложение. - Она посмотрела на Тома долгим взглядом. Ее тело напружинилось от ярости, пламенем горевшей внутри. - Я выхожу замуж, Том, - объявила она. - И знаешь что, я просто не могу больше ждать.

 ***

 Дэвид медленно вплыл в спальню, распыляя под мышками "Шанель л'Эгоист".