Изменить размер шрифта - +
 — Теперь ты довольна? Можно мне, наконец, поработать?

— А что значит проверить самоубийство? Вы хотите сказать, что её могли….

— Стоп! Ничего такого я не говорил! Просто любому действию предшествует причина, вот её нам и нужно выяснить. Но если ты и дальше будешь мне мешать и соваться под руку с дурацкими вопросами…

— Не буду! — горячо заверила Скворцова. Она поправила волосы и серьёзно, даже немного торжественно сказала: — Наоборот, обещаю вам во всём помогать, можете на меня рассчитывать.

Май недоверчиво покачал головой:

— Ух, ты! Звучит как клятва верности, что, даже огрызаться не будешь?

— Не буду, если перестанете хамить!

— А кто хамит?! Лично я даже слова такого не знаю, — усмехнулся Арбенин.

Он не спеша, подошёл к одному из подъездов нового двадцатиэтажного дома и уверенно набрал код на бронированной двери, она плавно открылась.

— Вперёд, Скворцова, нас ждут великие дела и большие гонорары! Ну, во всяком случае, меня!

 

Антон удручённо разглядывал предполагаемое местожительство Виктора Товкаленко: коммуналка, к тому же совершенно допотопная! Подобные места почему-то всегда нагоняли на детектива тоску и вызывали смутное чувство вины. Сам он с детства был окружён роскошью и совершенно не представлял, как можно жить иначе.

— Надо было сюда Арбенина послать, — вздохнул он, неохотно выбираясь из машины.

Его новенький алый «Бентли» смотрелся здесь совершенно неуместно, как нечто чужеродное. Впрочем, для жителей этого здания он и был вещью из другого мира.

Нерешительно потоптавшись на пороге, детектив открыл некогда зелёную, а теперь совершенно облупившуюся дверь и оказался в узком тускло-освещённом коридоре. В лицо сразу пахнуло сыростью, подгоревшей картошкой, неисправной канализацией и ещё целой смесью далеко не изысканных ароматов — ароматов бедности и безысходности. Холмс невольно поморщился и пожалел, что не переоделся во что-нибудь более скромное и подходящее для посещения подобных мест. Нет, дело было не в брезгливости, хотя и это имело место, просто у людей, живущих в подобных условиях, всё дорогое, но не принадлежащее им, вызывает, как правило, зависть и злобу. А эти чувства отнюдь не способствует спокойной, доверительной беседе, на которую рассчитывал Холмс. С другой стороны, он ведь не знал куда едет.

Скрипнула одна из многочисленных полурассохшихся дверей, выпуская толстого неопрятно одетого мальчишку лет пяти и дородную женщину с фигурой летающей тарелки, несущую огромный таз с мокрым бельём. Увидев Антона, она остановилась, придирчиво оглядела его с ног до головы и сердито спросила:

— Кто вы и как сюда вошли? Что-то я не слышала звонка домофона.

Под этим пристальным недовольным взглядом детектив почувствовал себя неуютно.

— Простите, мне не пришлось звонить — дверь была открыта.

— Опять этот алкоголик не закрыл, — устало проворчала женщина, поставив таз на стол в коридоре. — И всё равно нужно было позвонить. Думаете, если коммуналка — всё можно? А здесь, между прочим, такие же люди живут!

— Простите, я не хотел никого обидеть! — виновато пробормотал Холмс. — Я ищу Товкаленко Виктора Петровича.

— Петрович! Ну, надо же! — презрительно фыркнула «летающая тарелка» и, подтолкнув глазеющего на Холмса мальчика к выходу, велела ему идти погулять.

— Судя по вашей реакции, вы с ним знакомы?

— Ещё бы! Десять лет за одним столом — кухня-то общая! Правда, он всё больше под столом валялся, да и здесь в коридоре частенько храпел.

— Э… извините, как вас зовут?

Женщина усмехнулась:

— Ну, если даже он — Виктор Петрович, то я — Анастасия Филипповна! А вы, мужчина, вообще кто? Приходите без приглашения, вопросы странные задаёте, на милиционера вроде не похожи.

Быстрый переход