|
Креббс протянул мне бокал коньяка и спросил, могу ли я определить автора этой картины. Пригубив коньяк, я сказал: — Похоже на работу ван дер Гуса. — Вы совершенно правы. Раннее произведение, но в нем уже видно сочувствие обычному человеку, чем прославился ван дер Гус. Очевидно, что центральное место занимают Дева Мария и ангел, но обратите внимание на слуг, с тоской смотрящих в окно, на их обремененные заботами лица. Это как раз в духе ван дер Гуса. Как вам известно, он был членом братства простой жизни, почти монахом. Его свело с ума противоречие между его растущей славой как художника и стремлением к скромности. Очень печально. — Это правда? — Какое это имеет значение? Техника наличествует, иконография верная, религиозное рвение так и брызжет из всех углов картины. Я его чувствую, вы тоже чувствуете. И если спектрограф покажет, что в картине использовались титановые белила, исчезнут ли эти качества, эти ощущения? — Верно подмечено, и все же мне почему-то кажется, что вы бы не повесили в своем кабинете подделку. Откуда у вас эта картина? Добыча нацистов? — Раз уж об этом зашла речь, да, — добродушно согласился Креббс. — Как и две другие картины. Я не смог с ними расстаться. Боюсь, это болезнь всех торговцев произведениями искусства. — Значит, вашему папаше все-таки удалось прибрать к рукам коллекцию Шлосса. Креббс как-то странно посмотрел на меня, удивление, мимолетное раздражение, затем веселье. — Увы, нет, не удалось. — А как же те два грузовика, выехавших из Мюнхена? Теперь Креббс уже улыбался. — Великолепно, вы изучили мое прошлое. Очень похвально. Однако так получилось, что нам удалось перегнать в Швейцарию только один грузовик, второй попал под бомбардировку в Дрездене, а именно в нем была коллекция Шлосса. Такая жалость, что мир навсегда лишился всей этой красоты. Но не желаете ли вы взглянуть кое на что еще более любопытное? К этому моменту я уже был пьян; вино и коньяк ударили мне в голову. Безумие по-прежнему продолжало бурлить внутри, но в предполагаемом настоящем мне удалось немного взять себя в руки. Я сказал: — Доктор, речь идет о порнографии? — В каком-то роде, — ответил он, и мы прошли в дальнюю часть комнаты. Креббс открыл дверь и жестом пригласил меня войти первым. Это была его спальня, значительно просторнее моей, обставленная как звездолет из телесериала. На стене висело несколько небольших картин, но мои глаза увидели только одну. — Черт побери, где вы ее достали? — спросил я. — Несколько лет назад она всплыла в Лондоне, на аукционе Кристи. Замечательная работа, вы не находите? Да, это действительно было так. Небольшой холст, размером где-то дюймов двадцать пять на тридцать, масло; слева на переднем плане стоят два молодых морских пехотинца, один закуривает сигарету, другой смотрит на нас пустым невидящим взглядом. В центре картины в пламени корчится на земле японский солдат, всеми забытый, протянув обугленную руку к равнодушным небесам, а за ним стоит морской пехотинец с огнеметом, очевидная причина этого события, и на том же плане еще одна группа морских пехотинцев, бездельничающих, курящих, болтающих, отдыхающих. Над головой грязное вечернее небо; позади опаленный и изрытый воронками склон горы и вход в подземный бункер, извергающий клубы дыма, словно врата в ад. Картина написана властными и сильными мазками «Сдачи Бреды» Веласкеса. Для меня это было батальное полотно такого же качества, и чувствовалось, что художник, работая над картиной, думал о своем предшественнике: вот какая война сейчас, ребята, туповатые, огрубевшие сыновья фермеров, готовят барбекю из человечины, и обратите внимание на отсутствие учтивых джентльменов, которые раскланиваются друг перед другом на поле боя. |
