«И что это были за твари?» — спросил я её.

Она ответила, что они походили на огромных людей, сделанных из дерева, только ноги и руки у них не сгибались, а на лицах не было ни глаз, ни носа, ни рта. Я рассмеялся, думая, что девчушка выдумала всё это для забавы. Она рассмеялась вместе со мной, но тут же принялась уверять меня, что все её слова — чистая правда.

«Вы только придите, господин рыцарь, и сами всё увидите, — попросила она. — А я покажу дорогу».

Я облачился в доспехи, вооружился, чтобы быть готовым ко всему, и последовал за девочкой. Хотя, признаться, я так ничего и не понял из её рассказа, передо мной был маленький человечек, которому нужна была помощь.

Она шагала впереди, и я внимательно разглядывал её. Уж не знаю почему (может, потому что её так грубо потоптали те чудища, о которых она говорила), но платье её было сильно изодрано, и кое–где через дыры даже проглядывала бледная кожа. Сначала мне показалось, что на спине у неё торчит горб, но потом я рассмотрел, что через её лохмотья — только не смейтесь, хорошо? — топорщатся какие–то непонятные наросты самых необыкновенных оттенков. Я пригляделся получше и увидел, что это самые настоящие крылья, сложенные за спиной. Сделаны они были из множества тоненьких разноцветных крылышек, тесно нашитых друг на друга и похожих на мохнатое окаймление крыла роскошной южной бабочки, а их радужные цвета были подобраны на редкость искусно и сливались в дивную гармонию красок.

Теперь мне было куда легче поверить словам моей юной гостьи, особенно когда я увидел, что время от времени её крылья слегка приподнимаются, словно жаждут вырваться из своего плена и расправиться. Правда, вряд ли под таким истрёпанным платьицем можно было скрыть настоящие крылья; видно, девчушка и впрямь ещё не закончила свою работу.

Шли мы часа два или три (как малютка запомнила дорогу, ума не приложу), пока наконец не вышли на поляну, где, казалось, даже воздух трепетал от взмахов бесчисленных крылышек изумительно красивых бабочек. Их нежные одеяния переливались, как павлиньи перья самой разной формы и самых неожиданных оттенков, но на каждом крылышке непременно виднелся изящный, причудливый глазок.

«Вот они, вот они!» — закричала девочка, и если бы не нотки ужаса в её торжествующем голоске, я наверняка подумал бы, что она говорит о бабочках, потому что больше вокруг никого не было. В тот же миг рядом с нами присела громадная бабочка, крылышки которой были украшены ярко–синими глазками, окружёнными мутноватыми разводами, как будто кусочек умытого вечернего неба проглянул через нахмурившиеся тучи.

«Бабочка, бабочка, подари мне свои крылышки!» — тут же зашептала девочка.

Но вдруг чья–то невидимая сила повалила её наземь, и она жалобно заплакала от боли. Я выхватил меч и с размаха ударил по пустоте в том направлении, где упала малышка. Меч наткнулся на что–то твёрдое, и в то же самое мгновение передо мной появилось самое гротескное и нелепое подобие человека, какое я только видел. Видите ли, в Волшебной стране нам то и дело встречаются странные, а порой и довольно несуразные создания, но с ними всё равно приходится обращаться как с реальными существами, какой бы нелепостью это ни казалось. Эта же тварь больше всего походила на чурбан, грубо обтёсанный в некое подобие человека с головой и туловищем, но без лица и с совершенно бесформенными руками и ногами. Своим ударом я отсёк ему левую ногу, но эта нога неожиданно запрыгала сама по себе, а деревянный истукан всё так же неумолимо продолжал скакать на правой. Тогда я кинулся ему вслед и разрубил его пополам, от головы и до самого низа.

Однако даже это не смогло отвлечь его от того, что он явно считал делом всей своей жизни: как только девчушка поднялась и снова начала просить у бабочек крылышки, три куска его тела мигом заковыляли к ней, и если бы я не бросился им наперерез, опять свалили бы её навзничь.