Я развернулась и пошла к дверям, и в это время Лариса бросила мне в спину:

— Женя!

Я обернулась.

Во-первых, Лариса никогда не обращалась ко мне по имени. Иногда — по фамилии, реже, в официальной обстановке — по имени-отчеству, а чаще всего — вообще избегая какого-либо обращения, просто «ты». Так что то, что она окликнула меня по имени, само по себе было необычно.

Но еще больше удивила меня интонация, с которой она произнесла мое имя. Как будто она хотела сказать мне что-то важное, что-то доверительное, что-то… человеческое.

Я обернулась и застыла, глядя на нее.

Мне показалось, что в лице у Ларисы Ивановны промелькнуло какое-то живое, человеческое выражение. То ли сочувствие, то ли, наоборот, просьба о помощи…

— Да, Лариса Ивановна? — проговорила я, с трудом скрывая удивление. — Вы что-то хотели сказать?

Но ее лицо снова приняло свое обычное, так сказать, дежурное официально-неприязненное выражение, и она проговорила холодно:

— Между прочим, в твоем вчерашнем отчете кое-какие цифры не сходятся!

Этим вечером домашние встречали меня ласково. Еще бы — ведь сегодня зарплата. И я, как Дед Мороз, явилась домой с подарками. Маме купила легкий шарф в разноцветную полоску, Тинке — маечку в горошек, сестре — французский крем для лица, а Генке — бутылку коньяка. И как всегда, не угадала.

Мама вежливо поблагодарила и отложила шарф в сторону с таким видом, что мне стало ясно: она его никогда не наденет. Сестра скорчила недовольную физиономию — оказывается, крем этой фирмы давно уже производят в Польше, и он не обладает достоинствами французского. Тинка заорала, что точно такая маечка есть у ее ближайшей подружки, а Генка поглядел на меня жалостливо, как на идиотку, пускающую слюни, и сказал, чтобы впредь я не покупала того, в чем совершенно не разбираюсь, и что ему лучше подарки давать деньгами.

Вам интересно, отчего я все это терплю? Они — моя семья, если они отвернутся от меня, я останусь совсем одна. Жалкими подарками я пытаюсь купить их расположение. Не всегда это удается, но я стараюсь.

Иногда, в минуту слабости, я думаю, что все могло бы быть по-другому. У меня вполне могла бы быть своя собственная семья — муж, дети… Про детей думалось как-то смутно. Но не у всех же вырастают такие чудовища, как Тинка. А у меня был бы маленький мальчик — толстенький, солидный, клеил бы модели из конструктора, книжки умные читал… Весь в папу…

Так, не хотела же вспоминать, но пришлось. Не то чтобы эти воспоминания доставляли мне много горя, после того происшествия двадцать лет назад в заброшенном доме худших воспоминаний у меня быть не может. Но все же некоторые неприятные ощущения… сожаления… И все такое прочее. Моя отвратительно себя ведущая судьба дала мне один-единственный шанс устроить свою жизнь по-нормальному. И та же судьба тут же этот шанс отобрала.

Мне было двадцать лет, и мы познакомились с Сашей на курсах английского языка. Он подсел ко мне на первую парту, извинившись, что сзади плохо видит то, что написано на доске. И так с тех пор и садился на свое место, я никого больше туда не пускала. Он был старше меня года на четыре, уже окончил институт, английский нужен был ему для работы — предлагали стажировку в Штатах. Он был очень симпатичный — хорошая улыбка, серые глаза, очки их совершенно не портили. Когда сидишь рядом, невольно касаешься друг друга — то локтем, то ручку или карандаш передать. Я долго не осознавала, что Сашины прикосновения нисколько не пугают меня и не раздражают. Однажды он пропустил два занятия, и я поймала себя на мысли, что скучаю по нашим прогулкам до метро и разговорам обо всем.

Потом он появился, сказал, что был в командировке, забрал мои тетрадки, а потом, чтобы их отдать, пригласил в кафе.