|
- Все одно помрет, - ворчала она. - С такими ранами не выживают, госпожа... Вот не выживают, и все! - Но милосердие нам зачтется, - возражала Лютеция. - Мы должны быть милосердными! - Где ты видела в мире милосердие? - Вот мы и должны нести его в этот жестокий мир... - Эх, госпожа! Мало ты мир видела. Раненый долго не приходил в сознание, но раны уже не кровоточили, хотя повозку трясло немилосердно. Клотильда под присмотром Лютеции перевязала бок чистыми тряпицами. Вечером отряд расположился на ночевку, заранее выбрав открытое место у ручья. Костров развели два: один для благородной госпожи и ее служанки, другой для мужчин с их грубым хохотом и грубыми шутками. Лютеция помогла раненому выбраться. Он сразу лег, отдышался, потом с помощью служанки и заботливо поддерживающей его юной девушки доковылял к ручью, попытался сесть, но завалился на бок. Все же дотянулся до ручья, жадно сунулся лицом в холодную воду. Клотильда выждала, бесцеремонно схватила за волосы: - Эй, не утони! С него стекали ручьи, он жадно хватал воздух, словно, в самом деле, едва не задохнулся. С усилием пытался сесть, но не сумел, упал навзничь. Глаза его уставились в небо. Хмурое, нависающее черными тучами, оно почему-то совсем не отражалось в темных глазах. Клотильда повернулась к Лютеции: - Ночью помрет. Послышались тяжелые шаги. Тревор двигался, как если бы дерево вздумало подойти ближе к ручью: медленно и основательно. Его совсем не старческие глаза сурово и с брезгливостью вглядывались в бледное лицо: - Ну, можешь говорить? Раненый часто дышал, грудь поднималась и опадала, как волны при буре. Глаза непонимающе уставились в грозное, нависшее над ним лицо. Тревор спросил девушек: - Он что-нибудь говорил? - Ни слова. Только постанывал. Тревор пнул ногой в раненый бок: - Ну, говори. Кто ты? Что ты? Что за схватка в лесу? Лютеция вмешалась: - Дядя, он очень слаб. А ты задаешь столько вопросов, что сам епископ римский не ответит сразу! Тревор произнес раздельно: - Кто ты? Как твое имя? Раненый смотрел тупо. Наконец, глаза заморгали, в них появился страх: - Я... я не знаю! Тревор сказал с угрозой: - Как это? У каждого человека, даже самого лесного, есть имя. Или кличка... Или, хотя бы, ты какой по счету? Лютеция вскинула тонкие брови: - Дядя, как это - по счету? Он отмахнулся: - Квартий, Секстий, Септимий, Секундий, Терций, Октавий... Ну, так как тебя зовут? Раненый мучительно морщил лоб. По всему лицу заблестели бисеринки пота, начали вырастать в крупные капли. Он багровел, двигал морщинами, наконец, лицо стало бледным, как у мертвеца. - Я... ничего... не помню... Кто? Тревор выпрямился: - Здорово его по голове! Все вылетело. Эх, ладно. Если не умрет за ночь, утром все равно оставим. Не наше это дело: еду переводить на подыхающих. Лютеция сказала с упреком: - Дядя, ты еще воды пожалей! - Ну, воды не жалко, - ответил Тревор, не заметив иронии, - а вот с едой туговато. Тебе что, подают готовенькое! Все голодать будут, но ты не заметишь! Он ушел, сам устыдившись резкости. Лютеция присела на траву возле раненого. |
