И сейчас делят добычу. А мы взяли немало золота! И камешков. На них можно хоть такую крепость построить, хоть еще
больше.
Громыхало кивнул в задумчивости.
- Да, это ты... гм... за таким, понятно, люди идут. Сейчас мало кому можно доверять.
Он рывком поднял Фарамунда, крякнул, вскинул его на широкий стол. В глазах палача Фарамунд уловил некоторое одобрение. То ли его немалого
веса, то ли вздутых мышц воина.
Освободив правую ногу, он умело привязал ее на угол стола, левую - на другой. И только убедившись, что пленник привязан крепко, поочередно
развязывал и закреплял руки.
Фарамунд оказался распятым, он скосил глаза на жаровню. Железные прутья накалялись на глазах. Кончики стали темно-вишневого цвета, медленно,
но неотступно превращались в алые. А темно-вишневый поднимался выше.
Громыхало надел кожаный передник, широкий, от которого пахло засохшей кровью, так же неспешно натянул толстые кожаные рукавицы. Фарамунд
заставил себя дышать ровнее. Сердце колотилось как схваченный воробей.
- Ты мог бы уйти со мной, - проговорил он как можно небрежнее. - У меня вдоволь припрятано золота. Ты уже знаешь, что я держу слово.
Широкое лицо палача расплылось еще шире, он тихонько ржанул, как огромный сытый жеребец:
- Уйти?.. Да отсюда комар не вылетит!
- Но мои люди вылетели, - напомнил Фарамунд.
- Их спины прикрывал ты! - возразил Громыхало.
- Но сейчас нас будет двое...
Громыхало вместо ответа ухватил прут. Раскаленный конец стал почти оранжевым, а из толстой рукавицы пошел пар. Громыхало приблизился к
пленнику, сказал благожелательно:
- Лучше начинай орать, вот тебе добрый совет. Все равно кончится одним. Тебя убьют. Ну, разве что шкуру сдерут для потехи. Так чего терпеть
зря?
Раскаленный конец приблизился к груди. Жар опалил кожу. Фарамунд скосил глаза на алую головку прута. Там вспыхивали искорки, словно внутри
железа бродили такие же призрачные существа, что появляются в пурпурных углях костра. Жар приблизился, Громыхало внезапно ткнул прутом в тело,
Фарамунд успел задержать дыхание, стиснул челюсти. Боль хлестнула в мозг, едва не разорвала череп. В воздухе запахло горелым мясом.
Громыхало с интересом всматривался в лицо пленника:
- Ну, как?
- Терпимо, - ответил Фарамунд сквозь зубы. Он чувствовал, что второй раз может не выдержать такого прикосновения. Запах горелого мяса, его
собственной плоти, вызывал тошноту и подленький страх. - Этим меня кричать не заставишь. Можешь сразу пробовать что-то другое.
- Попробую, - согласился Громыхало. - Вон у меня сколько всего! Тут и щипцы, и крючья, и пилы, и спицы... Все перепробую.
- Дурак, - сказал Фарамунд внятно.
- Почему? - спросил Громыхало мирно. Похоже, он всегда разговаривал с теми, кого пытал. - Разве я дурак, а не ты? Кто из нас лежит на
пыточном столе?.. Ты лучше давай рассказывай, какой ты добрый, и что тебя нельзя... ха-ха... обижать! Расскажи, что тебя послал сам конунг, и
что за тобой явится целая армия!.. Или начинай обращать меня в веру этого... Христа!.. Были и такие.
- И что же?
Громыхало заботливо перевернул щипцы на углях, а прут снова сунул в алую россыпь, лопаткой сгреб угли, присыпав сверху.
- А то же, - буркнул он гулко. - Все одно и тоже!.. В какого бы бога ни верил, а в петле все одинаковые. Или на колу. Мой хозяин страсть как
любит на кол сажать. Или же бросает живьем в яму собакам. |