— Что ты делал потом? — внезапно задал вопрос Хуссейни.

— Я не присутствовал при вторжении полиции, потому что ждал снаружи, в автомобиле. Но у меня хватило дел и после этого, когда я увидел, что его увозят с воющими сиренами: бедный доктор Блейк...

— Как ты считаешь, где теперь папирус?

— Не знаю. Возможно, у Али или этих, других... покупателей, если правда то, что вы сказали...

— Или у египетского правительства, или у американского. Даже, может быть, у Блейка.

— У Блейка, доктор?

— Да это я так... В действительности нам не известно ничего о том, что случилось в тот день в Хан-эль-Халиле. Али сбежал, тебя там не было... Там был только доктор Блейк.

— Это правда, и, полагаю, вы не единственный, кто так подумал.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вчера я остался допоздна работать в своём кабинете в институте и видел, как доктор Олсен с ключом вошёл в кабинет, в котором работал доктор Блейк.

— У тебя есть представление о том, что он там искал?

— Не знаю, но я стал следить за ним и выяснил другую вещь: доктор Олсен — любовник бывшей жены доктора Блейка. И эта история тянется с давних пор. По моему мнению, это должно иметь какое-то значение.

— В этом я не сомневаюсь, Селим. Но теперь мы должны найти конец нити в мотке и посмотреть, каким же образом нам надо действовать. Дай мне подумать. Я вскоре свяжусь с тобой.

— Тогда я пойду, доктор Хуссейни. И спасибо за кофе.

— Мне это доставило удовольствие, Селим. Продолжай информировать меня обо всём, что ты увидишь.

Он проводил его до двери, подождал, пока автомобиль Селима не исчез в конце улицы, и затем вернулся в гостиную. Хуссейни сидел в квартире, где царила тишина, и почувствовал себя задавленным одиночеством: в этот момент в его жизни не существовало ничего такого, что могло бы пробудить в нём какое-либо чувство или переживание. У него даже пропал интерес к продолжению своей научной карьеры. Он хотел только одного: прочитать до конца папирус Брестеда.

Зазвонил мобильный телефон, и Хуссейни бросил взгляд на часы, но не шелохнулся. Телефон продолжал трезвонить, наполняя квартиру тревожным ожиданием грядущих бед. В конце концов Хуссейни жестом робота подобрал его.

— Алло, — проговорил он.

— Добрый вечер, доктор Хуссейни, — раздался чей-то голос. — Пожалуйста, просмотрите свою электронную почту. Там имеется сообщение для вас.

Хуссейни, не вымолвив ни слова, отключил телефон и остался сидеть не шелохнувшись, погруженный в размышления: когда он поднялся на ноги и направился к компьютеру, то заметил, что минул почти час.

Он вошёл в сеть и открыл ящик электронной почты. Там было сообщение, гласившее: 3 x 3 = 9.

Хуссейни выключил компьютер и уселся на пол, закурив сигарету: прибыли все три террориста. Они находились на американской земле, готовые действовать.

Телефон вновь заверещал около полуночи, когда Хуссейни уже засыпал. Он проворчал в трубку:

— Хуссейни слушает.

— Доктор Хуссейни, — отчеканил металлический голос в трубке, — для меня самые красивые города Америки — Лос-Анджелес и Нью-Йорк, но вам лучше оставаться в Чикаго, чтобы встретиться с друзьями. Именно вы знаете нужные адреса. — Идеально, без малейшего акцента выговаривающий слова голос казался каким-то стерильным.

Не оставалось никакого сомнения: они уже выбрали конечные цели. Теперь они требовали, чтобы на поле боя вышел Абу Гадж. Но Абу Гадж был мёртв. И уже давно.

А если он не был мёртв, то, возможно, следовало убить его: Абу Гадж, если он получит на то приказ, не мог возвыситься до положения судьи, выносящего приговор жизни или смерти миллионам людей, которые не сделали ему ничего плохого.

Хуссейни потушил все огни в квартире и долго размышлял в молчании: он не предусмотрел, что всё будет разворачиваться с такой хронометрически выверенной точностью, что план Абу Ахмида может действовать так же неумолимо и без помех, как механизм военной машины.