Оба внимательно изучали лицо фараона, пытаясь разгадать его мысли и предвосхитить, какую политику он посоветует им вести в отношении жрецов. Они слышали дерзкий выкрик, который все без исключения восприняли как угрозу власти фараона. Советники ожидали, что этот случай вызовет суровую реакцию молодого фараона, а когда узнали, что тот после встречи пригласил первого министра остаться с ним наедине, обоих стали терзать дурные предчувствия. Софхатепа тревожили возможные последствия гнева фараона, ибо он всегда советовал действовать осторожно и терпеливо. Он верил, что вопрос о храмовых землях следует решить по справедливости. С другой стороны, Таху надеялся на то, что гнев сделает фараона его единомышленником и тот прикажет захватить храмовую собственность, тем самым вынося жрецам окончательное предупреждение.

Оба верноподданных с надеждой всматривались в лицо повелителя, однако испытывали мучительную тревогу. Но фараон ничем не выдавал своих чувств и внимательно наблюдал за ними с каменным выражением лица. Он знал, сколь тревожные мысли не дают покоя обоим, и, словно желая еще немного помучить их, уселся на свой трон и молчал. Фараон жестом пригласил обоих сесть, и на его суровом лице появилось выражение озабоченности.

— Сегодня я имею право испытывать гнев и боль, — заявил фараон.

Оба советника поняли, о чем он ведет речь, и в их ушах снова отдался смелый и дерзкий выкрик. Софхатеп поднял руки, выражая беспокойство и сострадание, и заговорил с дрожью в голосе:

— Мой властелин, не позволяй тревоге и гневу взять верх над собой.

— Моему властелину не пристало испытывать боль, — твердо заявил Таху, — пока в этом царстве ни один меч не лежит в ножнах без дела и найдутся те, кто с радостью отдадут свои жизни ради него. Воистину эти жрецы, несмотря на свои знания и опыт, теряют чувство здравого смысла. Они действуют безрассудно и навлекают на себя удар, которого им не удастся избежать.

Фараон опустил голову и взглянул на землю под своими ногами.

— Мне хотелось бы узнать, — сказал он, — осмелился ли кто-либо встретить моих предков или праотцев выкриком, каким меня приветствовали сегодня. А я ведь взошел на трон считаные месяцы назад.

В глазах Таху мелькнул зловещий огонь.

— Надобна сила, мой повелитель, — убежденно заявил он. — Сила. Твои священные праотцы были могущественны. Они воплощали свою волю с решимостью, равной несокрушимости гор, и мечом, столь же беспощадным, что и судьба. Мой повелитель, будь таким же, как они. Не медли и не пытайся убедить их разумом и доводами. Когда нанесешь удар, рази их со всей мощью и не выказывай жалости. Заставь этого выскочку забыть о том, кто он таков, и лиши его малейшей надежды, оставшейся в его сердце.

Мудрый Софхатеп остался недоволен словами, которые только что услышал. Он не доверял рвению человека, произнесшему их, и опасался за последствия.

— Мой повелитель, — заговорил он, — жрецы опутали все царство, словно кровеносные сосуды тело. Среди них — чиновники и судьи, писцы и преподаватели. Их власть над людьми освящена божественной волей с древних времен. У нас нет иных боевых сил, кроме стражи фараона и стражей Билака. Применение силы может привести к нежелательным последствиям.

Таху полагался лишь на силу.

— Мудрый советник, что же нам делать в таком случае? — спросил он. — Сложить руки и ждать, когда враг обрушится на нас, после чего мы станем в его глазах достойными презрения?

— Жрецы — не враги фараона. Упаси бог, чтобы у фараона нашлись враги среди собственного народа. Жречество является надежным и заслуживающим доверия институтом. Мы можем обвинить жрецов лишь в том, что у них больше привилегий, чем диктуется необходимостью.