Эта новость пробежала сквозь толпу с быстротой молнии, люди повторяли эти слова и переглядывались, испытывая ужас и смущение.
Таху позвал раба и велел ему принести паланкин. Тот убежал во дворец и вернулся с группой рабов, несших царский паланкин. Они поставили его на землю, фараона подняли и осторожно опустили на паланкин. Новость распространилась по дворцу, немедленно появился лекарь фараона. Следом за ним тут же пришла царица, она была страшно опечалена. Взглянув на паланкин и увидев, кто на нем лежит, она с трепетом подбежала к фараону, упала на колени рядом и дрожащим голосом сказала:
— Увы, они поразили тебя, мой повелитель, как ты сам того желал.
Люди увидели царицу, и один из них крикнул:
— Ее величество царица.
Головы ошеломленных простых людей одновременно склонились, будто они совершали общую молитву. Фараон стал приходить в себя и, открыв тяжелые веки, с трудом спокойно взглянул на лица людей, обступивших его. Софхатеп взирал на его лицо, оцепенев от страха. Таху стоял неподвижно, его лицо ничего не выражало. Лекарь снял с фараона кольчугу и осматривал рану. Что до царицы, ее лицо исказили боль и страдания.
— Ему плохо? — царица обратилась к целителю. — Скажи мне, что все обойдется.
Фараон услышал ее и, не скрывая правды, ответил:
— Нитокрис, это не так. Выстрел смертелен.
Лекарь хотел вытащить стрелу, но фараон сказал ему:
— Оставь ее. Напрасны надежды на то, что так удастся прекратить мои страдания.
Софхатеп был глубоко тронут, он обратился к Таху изменившимся от гнева голосом:
— Вызови своих людей. Отомсти этим преступникам за своего повелителя.
Фараон казался раздосадованным и, с большим трудом подняв руку, приказал:
— Оставайся на месте, Таху. Софхатеп, разве мои приказы не касаются тебя теперь, когда я лежу в столь беспомощном состоянии? Сражений больше не будет. Передай жрецам, что они достигли своей цели, и Меренра лежит на смертном одре. Пусть они уходят с миром.
Дрожь пробежала по телу царицы, она наклонилась к уху фараона и прошептала:
— Мой повелитель, я не стану проливать слез перед твоими убийцами, но пусть твое сердце успокоится. Клянусь нашими родителями и чистой кровью, которая течет в наших венах, я устрою твоим врагам месть, о которой время поведает будущим поколениям.
На ее светлую улыбку он тоже ответил улыбкой, выражая ей благодарность и любовь. Лекарь обмыл рану, дал фараону зелья, унимавшего боль, посыпал вокруг стрелы лечебные травы. Фараон отдал себя в заботливые руки целителя, но чувствовал, что смерть неизбежна и близится последний час. Пока жизнь иссякала, он не забыл лица любимой женщины, с которой страстно желал проститься до неизбежной кончины. В его глазах появилась тоска, и он произнес тихим голосом, забыв о том, что творится вокруг него:
— Радопис, Радопис.
Лицо царицы почти касалось чела фараона, и вдруг она почувствовала, как резкий удар пронзает ее сердце. У нее вдруг закружилась голова. Она подняла глаза. Фараон не обращал внимания на чувства людей, собравшихся вокруг него. Он жестом подозвал Таху. Тот приблизился, и фараон с надеждой в голосе произнес:
— Радопис.
— Мой повелитель, привести ее сюда? — спросил Таху.
— Нет, — слабым голосом ответил фараон. — Отвези меня к ней. В моем сердце еще теплится немного жизни, и я хочу, чтобы она угасла на острове Биге.
Пребывая в полной нерешительности, Таху взглянул на царицу. Та встала и спокойно произнесла:
— Выполняй желание моего повелителя.
Услышав ее голос и поняв смысл прозвучавших слов, фараон обратился к царице:
— Сестра, раз ты простила мои грехи, то прости мне и этот. |