|
— Можешь ли ты думать, что я способен уступить требованиям черни, хотя при виде тысяч трупов, препровождаемых в город мертвых, сердце мое обливается кровью. Но ты ошибаешься, Сети, если думаешь, что я уступаю по слабости характера. Я хотел показать ослепленному ужасом народу, что могущество Мезу не безгранично. Я не знаю, каким ядом заразил он нашу пищу, одежды, воздух, но ты, сын мой, ученик ученейших жрецов, должен знать, что несравненно легче распространить зло, нежели прекратить его, в особенности безжалостную смерть. Пусть же он избавит Египет от чумы, и я охотно преклонюсь перед его могуществом, потому что тот, кто в силах обуздать смерть, есть божество. Что же касается данного мною слова, — фараон выпрямился и гордо ударил себя в грудь, — оно непоколебимо. Пусть Мезу прекратит чуму и смерть и тогда уводит евреев.
С горящими глазами Сети схватил руку фараона и прижал ее к своим губам. — В тебе все дары мудрости и правосудия, государь и отец мой. Прости мне мои пустые, безрассудные слова.
Несмотря на недоверие фараона к могуществу еврейского пророка, лихорадочное волнение овладело всеми. Каждый, у кого в доме были больные чумой, стал надеяться на их выздоровление, и я никак не мог отогнать от себя мысль, что найду родных моих совершенно здоровыми. Никогда служба моя не казалась мне столь продолжительной и скучной, как в этот день, и когда я смог покинуть дворец, полетел домой. Как и прежде, я застал Хэнаис хлопотавшею около моих больных родителей, которые стонали на своем страдальческом ложе и не узнавали меня. Одна только Ильзирис, пробудившись после спокойного укрепляющего сна, улыбнулась мне в полном сознании. — Завтра, — сказала мне Хэнаис, — ты можешь немного поговорить с ней. Крайне разочарованный, я ушел в свою комнату и лег спать. На следующий день, придя к сестре, я нашел, что ей стало лучше. Она протянула мне исхудалую руку и спросила о родителях и Хаме. Этот последний скрылся в тот же день, как заболела его невеста. С тех пор я его не видел и сильно подозревал, что он прячется у своей прекрасной Лии, которая, конечно, знала средства защитить его от заразы. Хам не отличался ни мужеством, ни совестливостью, когда дело шло о собственной шкуре. Однако я ни одним намеком не обнаружил перед сестрой своих подозрений, а сказал ей, что Хам уехал в Рамзес к матери, где его присутствие было необходимо для поддержания порядка в доме во время эпидемии. Я прибавил, что, по всей вероятности, он здоров, так как мы не получали известий о его болезни или смерти. Видимо успокоенная и ободренная моими словами, выздоравливающая заговорила о другом. В эту минуту Хэнаис принесла ей питье, и, проводив взором уходящую девушку, сестра спросила: — Скажи, пожалуйста, Нехо, где ты купил эту молодую служанку, такую прекрасную и добрую? Она ухаживает за мной лучше нашей Акки. — Хэнаис не служанка, а родственница Кермозы, которая отпустила ее к нам на время, когда вы заболели все трое, а я совсем потерял голову, не зная, что и делать. Но меня очень радует, что ты находишь ее доброй и прекрасной. Ильзирис с минуту поглядела на меня и продолжала затем с улыбкой: — Нехо, она тебе нравится, не отказывайся. Постарайся же купить ее у Кермозы, за хорошую цену та готова продать что угодно. — Нет-нет, — ответил я, вставая, так как мысль о покупке Хэнаис мне ужасно не нравилась. В то утро, когда оканчивался трехдневный срок, назначенный Мезу, я пораньше отправился во дворец. В течение этого времени никто не заболел чумой, но везде были жертвы, боровшиеся с ужасной болезнью. По дороге я встретил множество носилок и повозок с больными, которые народ расставлял перед дворцом. Вскоре появился на плоской кровле Мернефта и, обратившись к народу, сказал: — Как я вижу, в больных нет недостатка, и это доказывает вам, что я был прав и что Мезу не всемогущ. |
