К семи часам помещение штаба наполнилось людьми, и пришлось зажечь все люстры. Большой телеэкран в углу показывал боевые корабли и самолеты, приведенные в состояние боевой готовности, однако никто не обращал на это никакого внимания. Корейцы не верили, что Силы самообороны вступят в противоборство с северокорейским флотом. Секретарь Кабинета министров чуть ранее заявил, что правительство Японии призывает США и расквартированные на островах американские войска к сотрудничеству и просит Совет Безопасности ООН осудить акт агрессии. Телеведущий сообщил, что на данный момент в стране не наблюдалось никаких признаков саботажа и диверсий на важных объектах вроде хранилищ сжиженного газа. Под давлением СМИ и оппозиционных партий правительство установило охрану хранилищ и ввело вокруг них пятикилометровую зону отчуждения. Однако по всей Японии было двадцать девять таких хранилищ и более тысячи километров трубопроводов, в связи с чем полностью обезопасить всю систему представлялось весьма затруднительно. Мысль о том, что любая попытка остановить северокорейские корабли приведет к террористическим атакам ЭКК на газохранилища, была подхвачена журналистами, и корейцы не преминули этим воспользоваться. На пресс-конференции Хан Сон Чин сделал следующее заявление: «Мы являемся регулярными войсками. Мы не партизаны и не террористы. Мы не приемлем террористическую идеологию. Но дело в том, что если японские власти не выстроят вокруг своих газовых хранилищ бетонные заграждения, то говорить об их безопасности не имеет смысла. Ведь все, что потребуется, — это обычная противотанковая ракета, выпущенная из-за границы зоны отчуждения. С этим сможет справиться даже ребенок».

Но почему японские СМИ пришли к выводу, что именно газохранилища станут главной мишенью ЭКК? На это лейтенант Пак Мён имел свое объяснение: большинство людей в правительстве хотели оправдать свои действия по установлению блокады острова, и идея о террористических атаках на стратегические объекты вполне соответствовала этой цели. Это свидетельствовало о слабости как отдельных лиц, так и организаций, стремящихся найти выход из создавшегося кризиса. Как бы то ни было, но оправдание обязательно будет найдено. Со стороны, добавил Пак, это очевидно, но мало кто из самих японцев понимал истинное положение дел.

Ким как раз начала просматривать списки компаний, с которыми были достигнуты договоренности относительно снабжения прибывающих войск, когда ее вызвал к себе заместитель командующего Ли Ху Чоль. Ким встала из-за стола и направилась в зал с названием «Багряник», где находилась приемная. Там уже были Ли и Ким Хак Су, которые обсуждали план обеспечения безопасности на территории казарм сил вторжения. Ее спросили, сколько понадобится рейсов для доставки одежды и питания ежедневно, и Ким сказала, что не меньше сорока. Она уже выходила из помещения, как сзади раздался голос сидевшего на диване Кима Хак Су.

— План по обеспечению продовольствием составлен? — спросил он. — Если у вас будут вопросы, не стесняйтесь и сразу обращайтесь ко мне.

Этого офицера со шрамом на лице боялись все без исключения, но почему-то именно с ней он был крайне любезен. Некоторые из ее сослуживцев сделали рискованное предположение, что майор относится к ней, как к дочери или младшей сестре. Конечно, это было лестно, но все-таки Ким Хван Мок ощущала что-то вроде обиды: она не хотела, чтобы ее выделяли. Ким Хак Су был типичным северокорейским мужчиной, которые привыкли смотреть на женщин сверху вниз только из-за того, что они женщины. Такое поведение не считалось выражением неуважения или превосходства. Просто они подсознательно считали женщин слабыми, а потому нуждающимися в опеке и покровительстве. Сама Ким не считала себя слабой.