Мы с ходу врезались в кипящие буруны. Иоане напряг все нервы, все мышцы, словно пума, приготовившаяся к прыжку. Все зависело от его искусства.

Далеко впереди слева протянулся длинный мыс на подступах к самой большой на Хива-Оа долине Атуана, где располагалась своего рода столица южной части Маркизского архипелага. Только долина Таиохаэ на острове Нуку-Хива на севере могла соперничать с ней. Мы знали, что в Атуане живет двести-триста полинезийцев. Некогда тут находилась резиденция французского губернатора; именно здесь поток унес статуи Тукопаны и его дочери. Глядя на открывшуюся за мысом долину, я подумал о том, что она была последним прибежищем Поля Гогена. Где-то там на холме расположена его могила. Рядом со мной в пляшущей шлюпке лежало его ружье. Волны так нещадно трепали нас, что я поспешил привязать наше скудное имущество к банке на случай, если лодка опрокинется.

Черные тучи и темные скалы заслонили вечернее солнце, когда мы поровнялись с мысом у входа в залив. Скалы служили ширмой, преграждающей путь на запад неутомимому восточному пассату, а вместе с ним и высоким волнам, чьи гребни мы срезали. У подножия скал, словно пламя и дым лесного пожара, бушевали белые каскады и фонтаны.

Мокрые до костей, измотанные борьбой с волнами, окоченевшие от соли и солнца, мы пробились сквозь высокие буруны и стали готовиться к долгожданной и рискованной высадке на берег. Волнение и в заливе было достаточно сильным, и хриплые возгласы смешались с ревом прибоя, когда мы развернулись курсом на берег и настало время убирать парус и мачту.

Перед нами простирался черный песчаный пляж Атуаны. Но хотя плавание было почти завершено, мы не почувствовали облегчения, видя и слыша отделявшую нас от суши чертову мельницу. Ветер и волны со стороны бушующего океана штурмовали незащищенный берег. В отличие от Фату-Хивы здесь нам пред— стояло высаживаться на наветренной стороне. Пройдя от Южной Америки семь тысяч километров, накат финишировал на отмели в глубине залива.

Восемь гребцов-крепышей приготовились к последнему броску. Иоане правил прямо в центр пляжа. На сотни метров протянулась от берега отмель. Могучие, неудержимые волны одна за другой вставали на дыбы, и, хотя нам были видны только их пологие задние скаты, мы отлично представляли себе высоченные стены, которые рушились вниз и наваливались на берег. Клочья пены и ритмичный гул были достаточно красноречивы. Белые каскады, взлетая вверх, закрывали черный песок и захлестывали траву под кокосовыми пальмами. Было еще достаточно светло, и мы различили кучку островитян, которые пришли на берег полюбоваться разгулом стихии.

Лив очнулась, но смотрела на прибой тупо и равнодушно, словно он нас не касался. Гребцы сидели наготове, прислушиваясь к командам Иоане. Жертвы морской болезни взялись вдвоем за одно весло. Раз за разом подкрадывались мы к полосе прибоя, но волна за кормой почему-то не устраивала шкипера, гребцы табанили изо всех сил, и корма взмывала в воздух, напоминая хвост морской птицы.

Сжавшись в комок, с искаженным гримасой лицом, Иоане выкрикивал команды так, что голос срывался. Он пристально следил за каждым веслом, был весь заряжен на борьбу, точно спринтер на старте. Все глаза были устремлены на него — руководителя, облеченного диктаторскими полномочиями. Сейчас он думал за всех.

Наконец явилась нужная волна. Как только она подступила к корме, Иоане завопил:

— Навались! Навались! Навались!

Тотчас заскрипели уключины, смуглые парни с блестящими от возбуждения глазами гребли, как одержимые.