Тургенев в письме к И. И. Панаеву от 3/15 октября высказывал свои опасения по этому поводу: "Я очень рад, - писал он, - что "Фауст" в окончательном виде тебе понравился; дай бог, чтобы он понравился также публике. Вы хорошо делаете, что помещаете перевод Гетева "Фауета"; боюсь только, чтобы этот колосс, даже в (вероятно) недостаточном переводе Струговщикова, не раздавил моего червячка; но это участь маленьких; и ей должно покориться" (Т, Письма, т. III, стр. 19).

"Неловким" соседство тургеневского и гетевского "Фауста" считал и Е. Я. Колбасин (см. Т и круг Совр, стр. 277).

В связи с опубликованием "Фауста" в "Современнике" возник конфликт между Тургеневым и M. H. Катковым как редактором "Русского вестника". M. H. Катков принял "Фауста" за еще не написанную, но обещанную "Русскому вестнику" осенью 1855 г. повесть "Призраки", работа над которой задержалась, и в объявлении о подписке на журнал в 1857 г., помещенном в "Московских ведомостях" от 17 ноября 1856 г. (э 138), выступил с обвинением Тургенева в нарушении своего слова. Тургенев поместил в "Московских ведомостях" опровержение, в котором разъяснил возникшее недоразумение (см. Моск Вед, 1856, 18 декабря, э 151), после чего Катков и Тургенев еще раз обменялись открытыми письмами (см. Моск Вед, 1856, 20 декабря, э 152 ж Моек Вед, 1857, 15 января, э 7). "Фауст" в данном случае послужил лишь поводом для столкновения, причиной которого было известие о заключенном Тургеневым "обязательном соглашении" об исключительном сотрудничестве в "Современнике" с января 1857 г.

"Фауст" писался Тургеневым в обстановке намечавшегося политического кризиса, после окончания Крымской войны и смерти Николая I. Невеселые впечатления от современной писателю русской действительности дополнялись его личными переживаниями. Внутренние истоки повести, обусловившие ее грустную лирическую тональность, раскрываются Тургеневым в письме к M. H. Толстой от 25 декабря 1856/6 января 1857 г. "Видите ли, - писал Тургенев, - мне было горько стареться, не изведав полного счастья - и не свив себе покойного гнезда. Душа во мне была еще молода и рвалась и тосковала; а ум, охлажденный опытом, изредка поддаваясь ее порывам, вымещал на ней свою слабость горечью и иронией Когда Вы меня знали, я еще мечтал о счастье, не хотел расстаться с надеждой; теперь я окончательно махнул на все это рукой "Фауст" был написан на переломе, на повороте жизни - вся душа вспыхнула последним огнем воспоминаний, надежд, молодости..." (Т, Письма, т. III, стр. 65).

Изображая душевное состояние героя повести, вернувшегося в родовое имение после долгого отсутствия и полюбившего замужнюю женщину, Тургенев исходил из личного опыта. Те же воспоминания детства, то же грустно-созерцательное настроение (см. письмо к С. Т. Аксакову от 25 мая/6 июня 1856 г. - Т, Письма, т. II, стр. 356), та же "внутренняя тревога", мысли об одиночестве, неустроенности и тоска по "счастью" (см. письмо к E. E. Ламберт от 9/21 мая 1856 г., Т, Письма, т. II, стр. 349) овладели им при посещении Спасского в мае - июне 1856 г. "Я не рассчитываю более на счастье для себя, т. е. на счастье в том опять-таки тревожном смысле, в котором оно принимается молодыми сердцами; нечего думать о цветах, когда пора цветения прошла.