Я с трудом замял конфликт.

После завтрака тоже начались мелкие стычки — дай закурить? че толкаешься? че смотришь криво? — которые я старался замять. Евгения словно притягивала к себе неприятности и вскоре я уже пожалел о том, что не отправил ее отсюда домой.

«Наверное, это гормоны, — успокаивал себя я. — Парни чувствуют девушку, хоть и ничего не могут понять, поэтому и бесятся. Самобытные звериные инстинкты, которые в условиях войны и лишений только усиливаются».

Это привело на мысль, которую долго разрабатывал. Магия запахов давалась мне с трудом еще в пору учебы в Школе, поэтому сейчас пришлось повозиться, чтобы придумать конструкт, способный маскировать исходящие из молодого тела феромоны Евгении.

— Жека, ух! — пройдя мимо, произнес Клим. — Ты бы помылся что ли! Пахнет от тебя так…

— Как? — нахмурилась та.

Я тоже прислушался.

— Как от сапог штык-фендрика Карасика. Аж глаза слезятся!

Я облегченно вздохнул — значит сработало.

— Кстати, никто не обращал внимание на этого дядьку? Какой-то он странный.

Клим повертел пальцем у виска.

— Сказал мне таким грустным мечтательным голосом, что хочет иметь детей. И добавил, что их родители, скорее всего, будут против.

Шталин хмыкнул.

— У него просто юмор специфический, — ответил я.

— Специфический, — кивнул Клим. — Это мягко сказано. Больной юмор — это вернее будет.

— А вот и он сам, — буркнул Иван Ходун.

Подошел Карасик, поздоровался. Спросил о том, как мы обжились в казарме.

Я кивнул — нормально.

— Ну вот и отлично!

Он хотел добавить что-то еще, как за окном протяжно завыла сирена — сигнал о том, что Врата открываются.

— Опять разведотряд? — спросил я.

— Нет, — покачал головой Карасик. — Наши не заходили. Кто-то другой, странно.

Как оказалось, это был пятый отряд. Он выходил за Барьер совсем с другой стороны — с южного участка, который располагался отсюда в пятистах километрах.

— Как же они тут то оказались? — спросил я резонно.

Но никто не смог ответить на мой вопрос.

Мы все невольно хлынули к Вратам Барьера чтобы встретить пришедших.

Посмотреть был на что.

Отряд из полутысячи человек был разбит и представлял из себя жуткое кровавое зрелище. Покалеченные, изуродованные, оборванные, они шли молча, опустив взгляды и не смея посмотреть на нас, словно чего-то стыдились.

Мы тоже не глядели им в глаза и тоже молчали, не зная как приободрить их.

Подбежали врачи из гарнизона, начали оттаскивать к лазарету раненных, но с таким же успехом всех пришедших можно было поместить туда. Тогда начали выбирать самых тяжелых, не ходячих. Из пяти сотен таких оказалось около половины. Многие без рук, многие с разбитыми головами, они едва ли встретят завтрашний день. Это понимали мы. Это помнили санитары. Это знали сами раненые.

И потому мы все молчали.

Я смотрел на идущих, на их жуткие раны, и мог только представлять какое же чудовище могло так изувечить людей. Рваные лохмотья кожи, отрубленные словно топором великана конечности — получалось, что монстры размером были не меньше пяти метров. Такое вообще возможно?

Я перевел взгляд на полоску черноты, виднеющейся в закрывающихся Вратах и невольно вздрогнул. На мгновение мне показалось что там, в этом средоточии мрака, на меня зыркнули сотни глаз.

Я тряхнул головой, сгоняя наваждение, вновь пригляделся. Тьма. Сплошная тьма и ничего более.

Наконец, Врата закрылись.

Все мои ребята пошли обратно в казарму, я же остался.