Мертв — крутилось в голове. Как же так? Убили. За что? Что плохого он сделал? А главное кому?

Вяземский шел следом, но медленно — ему вновь позвонили по телефону и он о чем-то в полголоса говорил.

Мы вошли в дом — у меня было четкое желание как следует напиться. Но осуществиться планам было не суждено.

— Господин Вяземский! — воскликнул Нианзу, выбежавший из-за угла, словно поджидал там нас.

В голосе его отчетливо слышалась тревога.

Слуга почти бегом метнулся к нам. В руках у него был белый конверт с красной печатью на сгибе.

— Тут по спецсвязи принесли уведомление.

— Что еще за уведомление? — нахмурился отец. — Собрание будет?

Китаец пожал плечами.

— От Бартынова вроде.

— От Бартынова? — еще больше нахмурился Вяземский. — На похороны что ли приглашает? Зачем тогда спецсвязью? Еще и с пометкой «Важно! Срочно!». Странно.

Он открыл конверт и прочитал его. С каждой новой строчкой брови его все ближе и ближе смыкались у переносицы.

— Что там? — не выдержал я.

— К себе приказал явиться. Прямо домой. Еще и вместе с тобой.

— Я то ему зачем?

Вяземский не ответил. Обратился к китайцу:

— Машину. Срочно.

— Уже, господин Вяземский, подали! — кивнул китаец, указывая на главный вход.

— Пошли, — кинул мне отец.

— Подожди я переоденусь, — попросил я.

— Некогда, — ответил Вяземский и грубо схватив меня за руку, потянул к выходу. — Когда вызывает начальство, да еще и срочно, не до нарядов. Что-то случилось. И чует мое сердце что что-то нехорошее.

Как в воду глядел.

В комнате Бартынова, старшего думного боярина Верхней палаты, было темно и тихо. Траурно.

Едва мы зашли, как нас окутал табачный дым — хозяин комнаты не спеша курил сигару. Едва нос привык к дыму, как я почувствовал второй аромат — терпкий запах дорого коньяка.

Сам хозяин сидел за огромным дубовым столом, откинувшись на кожаном кресле, больше похожим на трон. Вокруг Бартынова стояли его верные слуги — аристократы разных мастей.

Вяземский заметно занервничал.

Один из спутников Бартынова подошел к нам, кивнул, показывая где следует остановиться.

Мы повиновались.

— Здравствуйте, Константин Александрович! Просили явиться по делу, — начал Вяземский, но Бартынов молчал, внимательно оглядывал меня, не соизволив даже поздороваться.

Мне стало не по себе.

Очередная струйка сизого дыма вырвалась из тонкого рта думного дворянина.

Бартынов был седым. Словно присыпанные серебряной пылью волосы идеально уложены, такая же белая бородка в стиле «ван дюк», какие-то каменные глаза, словно вырезанные из мрамора, недвижимые, не живые.

— Я выражаю свое соболезнования по поводу смерти вашего сына, — склонил голову Вяземский. — Это очень печально, что произошло. Слышал по новостям… Что может быть страшнее, чем хоронить своих детей? Еще раз примите мои соболезнования.

— Соболезнования? — спросил Бартынов, прищурившись.

Это выражение лица мне не понравилось.

Отца это тоже смутило, но он не стал уточнять — не в том положении сейчас находился. Хотя, наверное, и без того было понятное, что настроение в такой скорбный час у думного дворянина высокого ранга будет ни к черту.

— Не догадываешься почему тебя вызвал? — после долгого молчания спросил Бартынов.

Вяземский пожал плечами.

— Нет, не знаю.