– Анна, я не пытаюсь вам угрожать.

Виктор помолчал какое-то время, а затем добавил:

– Я не хотел вам говорить, но его люди нашли это место. Один из них ушёл живым и позовёт подмогу, а значит, завтра гвардейцы короля уже будут здесь.

Анна вскинулась и внимательно посмотрела Виктору в глаза.

– И вы отдадите меня?

Виктор криво усмехнулся.

– Конечно, нет.

Глава 11. Поиски

Генрих впервые задумался об этом вечером того же дня, когда Анне был послан в подарок жеребец. Вечером, освободившись от супружеских обязанностей, он вернулся в свои апартаменты и спросил у слуги, есть ли ответ от Анны – но ответа не было.

Тогда Генрих приказал привести к себе баронессу. Слуга исчез, но, вернувшись через полчаса, сообщил, что Анны в её комнатах нет.

Новость королю не понравилась. Он распорядился найти Анну, и, когда слуга исчез, сам уселся у огня, размышляя о том, какого чёрта поздним вечером баронессы нет на месте.

Идея с супругой оказалась не самой удачной – мало того, что у Лукреции обнаружился весьма сухой и капризный характер, она была ревнива и требовательна, этот брак отнимал драгоценное время и не позволял Генриху самостоятельно заняться воспитанием Анны. Генрих отлично понимал, что все его подарки, посланные через слуг, имеют в два раза меньше силы, чем если бы он сам вручал их и сопровождал комплиментами. Он давно уже понял, что Анна не та, кого можно покорить силой. Быть может, когда ей было четырнадцать, угрозы и срабатывали ещё, но с каждым годом удерживать внимание Анны становилось всё труднее. Баронесса, казалось, не боялась своего покровителя ни капли, и даже несколько показательных наказаний не помогли изменить ситуацию. Генрих догадывался, что беда в том, что он наказывал лишь поклонников и приятелей Анны, но поднять руку на неё саму не мог. Слишком нежной была её кожа, слишком хрупкими казались плечи…

Когда Анне было четырнадцать, она походила на свою мать, и именно это привлекло Генриха. Но тогда это было лишь телесное сходство – такая же изящная, с той же щемящей грацией в каждом движении и с такими же подёрнутыми мечтательной дымкой глазами.

Генрих частенько утешал себя мыслями о том, что такая хрупкая девушка не смогла бы выжить и найти себе место в жизни без его помощи. Анна не была рождена для самостоятельности. Даже обычные детские забавы казались Генриху слишком грубыми для неё.

Генрих, правда, опасался поначалу, что с годами тело Анны изменится, как это бывает обычно, округлится и загрубеет, и она станет такой же неуклюжей, как многие мелкопоместные дворяне, как её неуклюжий и безвольный отец – барон Бомон.

Но чем больше проходило времени, тем сильнее убеждался Генрих в том, что он откопал в грязи бриллиант. Анна оставалась похожей на мать и только на мать, как будто бы отца у неё не было вовсе. Она заимствовала всё – её манеры, её взгляд, её острый ум… и, к великому неудовольствию Генриха, её хитрость и её холодность.

Королева Мария, удалившая Элизабет от двора и запретившая Генриху видеться с его недолгой любовью, была права тысячу раз – теперь Генрих понимал это абсолютно отчётливо. Но было уже слишком поздно. Он увяз, заболел её дочерью так же, как когда-то болел матерью. И дочь, так же как и мать, не стеснялась брать от влюблённого дурака любые подношения.

Если вначале Генрих замечал, что Анне трудно даётся её роль, то с каждым годом всё труднее становилось ему самому. Анна изучила все его слабости. Она знала, как задеть Генриха острым словом и приласкать своевременной похвалой. Знала, когда следует быть мягкой и уступчивой, а когда можно настоять на своём. Виртуозно читала настроение короля по его глазам и всегда поворачивала к своей пользе. Сам же Генрих зачастую понимал, что его обвели вокруг пальца, только на следующее утро, кода колдовской дурман спадал и прояснялся взгляд.