— Вы разбогатели, как можно видеть по вашему платью, — сказала она весело. — И выглядите вполне изящно для того, чтобы быть королевой.

Нелл воскликнула:

— Вы совершенно правы, мадам. И я вполне шлюха для того, чтобы быть герцогиней.

Герцогиня двинулась дальше, ей вслед раздался смех Нелл, Бекингема и Рочестера.

Лицо Луизы осталось бесстрастным. Она полагала, что Рочестер дурак, постоянно изгоняемый с королевского двора за непристойности, адресуемые всем вокруг без разбора, включая короля, его распутство сведет его скоро в могилу, нет нужды о нем думать. Что касается продавщицы апельсинов — бог с ней, с шутихой. Кроме того, королю она нравится, и он будет противиться предложению запретить ей бывать при дворе; оружием Нелл Гвин были колкости, а в этом искусстве Луиза не могла с ней соперничать. Игра словами нелегко давалась Луизе даже на ее родном языке. Но с ними был человек, который вскоре в полной мере ощутит на себе ее недовольство. Милорд Бекингем уж давно мог бы перестать похваляться своим влиянием, если бы она этого захотела.

— Ничего другого он сделать и не мог, — говорил он своим закадычным друзьям, — чтобы больше меня обрадовать. Люди пришли в ярость. И разве их можно винить? Мой дядя сущий дурак, если думает, что ему удастся ввести католичество в Англии.

Ему доложили, что Росс, его старый слуга, хочет повидать его, а когда Росса пустили к нему, ему стало ясно, что Росс хочет сообщить ему что-то без свидетелей.

Монмут тут же провел его в укромное место, где они могли поговорить наедине. Росс смотрел на него с тем восхищением, которое Монмут привык видеть в глазах многих окружающих его людей.

— Позвольте мне, ваша милость, — сказал Росс, — хоть минутку поглядеть на вас. Я помню вас малышом — самым живым и красивым малышом, за которым мне когда-либо приходилось присматривать. Мне приятно видеть вас в добром здравии.

Монмут терпеливо слушал. Он любил восхваления.

— Пожалуйста, продолжайте, — попросил он.

— Лишь одно, имеющее отношение к вашей милости, раздражает меня.

— Неудачный поворот судьбы? — подсказал Монмут.

— Именно. Что за король получился бы из вас! Сколько людей толпилось бы на улицах, выкрикивая приветствия, если бы вас звали, как наследника престола, принцем Уэльским — Иаков, принц Уэльский, а не Иаков, герцог Монмутский.

— Всего лишь формальность… всего лишь подпись на документе… — тихо проговорил Монмут.

— И из-за этого страна лишается лучшего короля, который когда-либо мог бы у нее быть!..

— Вы, Росс, пришли ведь не только затем, чтобы сказать мне это?

— Нет, милорд. Когда я наблюдал, как вы учились ездить на лошади или владеть шпагой, я, бывало, представлял себе, что когда-нибудь король признает вас своим законным сыном. Я, бывало, так ясно все это себе представлял… Что его величество пошлет за вами, когда вам исполнится год или чуть больше… и это случилось. Что его величество вас очень любит… и это тоже случилось. Что его величество объявляет о женитьбе на вашей матушке и о том, что вы наследуете корону…

— Но этого не случилось, — с горечью сказал Монмут.

— Это все еще могло бы быть, милорд.

— Каким образом?

— Чует мое сердце, что у вашего отца и Люси Уолтер была формальная брачная церемония.

— Мой отец утверждает, что ее не было, и я вполне этому верю. Итак, поскольку португалка бесплодна, он с большой радостью признал бы меня своим законным сыном.