«А что теперь, — думала Луиза, — будет с ней?»

Она ждала, что ей вскоре придется возвращаться в имение отца. Ее надежды не сбылись. При дворе ей нет места; теперь она это осознала. Каждый день она ждала, что последует требование явиться.

И вот она совершенно равнодушно говорит:

«Мадемуазель де Керуаль, король требует, чтобы вы немедленно явились к нему».

— Его величество! — воскликнула Луиза, вскакивая и расправляя раструбы своего платья.

— Я провожу вас к нему, — сказала госпожа де Гурдон. — Он готов принять вас сейчас.

Король приехал в Сен-Клу, чтобы видеть ее! Это было невероятно. Она полагала, что это могло означать лишь одно: он все-таки ее заметил.

Если он приехал повидать ее, все скоро об этом узнают. О ней будут говорить, как говорили о Лавальер и Монтеспан. А почему бы и нет? Уж, конечно, она выглядит не хуже Лавальер. Она слегка поправила свои каштановые волосы. Мягкие локоны вернули ей спокойствие, придали уверенности в себе.

— Пойду приведу себя в порядок, — сказала она.

— У вас нет на это времени. Его величество ждет.

Он большими шагами ходил туда-сюда в небольшой приемной, куда госпожа де Гурдон проводила ее. Госпожа де Гурдон, сделав реверанс, оставила Луизу наедине с королем.

Луиза быстро прошла вперед и, как бы в замешательстве, преклонила колени, но ее замешательство было очаровательно. Она достаточно долго в этом тренировалась.

— Поднимитесь, мадемуазель де Керуаль, — сказал король. — Я должен вам кое-что сказать.

— Да, государь? — ответила она невольно прерывающимся от волнения голосом.

Он не смотрел на нее. Широко открыв глаза, он пристально вглядывался в гобелены, покрывающие стены этой небольшой приемной, как будто старался в изображениях на гобеленах обрести вдохновение. Луиза взглянула ему в лицо и заметила, что он едва справляется с волнением. Что могло означать это волнение короля?

Она была готова к тому, чтобы не выразить слишком явно крайнее свое изумление, когда он скажет, что обратил на нее внимание. Ее смущение должно сочетаться с легким удивлением и скромностью. О своей благодарности и своих опасениях она будет говорить почти заикаясь. Она была уверена, что этого ждет Людовик. Перед ней был яркий пример Лавальер.

Король начал медленно говорить:

— Мадемуазель де Керуаль, я только что испытал одно из самых тяжелых переживаний в своей жизни.

Луиза молчала, она лишь слегка наклонила голову; прекрасные глаза, полные слез, обратились на нее.

— И я знаю, что вы тоже страдали, — продолжал Людовик. — Все, жившие с ней рядом, должны глубоко ощущать эту утрату.

— О… — выдохнула Луиза.

Король поднял руку.

— Вам нет нужды что-либо говорить мне, я все понимаю. Смерть мадам — это большая потеря для королевского двора, и никто при дворе не страдает так, как я. Мадам была моей сестрой и другом. — Он помедлил. — Есть еще один человек, страдающий… почти так же глубоко, как я. Это брат мадам, король Англии.

— Да, это так, ваше величество…

— Король Англии сражен горем. Я получил от него письмо. Он пишет резко. До него дошли недобрые разговоры, и он настаивает, чтобы убийцы мадам — если это правда, что кто-то ускорил ее смерть, — были найдены и наказаны. Но — я уверен, что вы еще об этом услышите, мадемуазель де Керуаль, — при вскрытии тотчас после кончины, на котором я настоял, в теле мадам яд не был обнаружен.