|
И куда же он ведет их? На войну с Римом. На верную смерть. Подумал ли он о том, что, когда падет он, все, кто был с ним, тоже погибнут? Конечно, нет! Он ведь мужчина со всеми мужскими идиотскими понятиями о национальной идее, о мщении. Воплощение мужчины, хотя лишь наполовину. И оставшаяся половина Мутила для нее была бесполезна. Эта половина не могла служить ни для воспроизведения потомства, ни для удовольствия. Бастия остановилась, чувствуя, как ей стало жарко от этого гнева, как все в ней вскипело. Она кусала губы, чувствуя вкус крови на губах. Она вся пылала. Был один раб… Один из тех греков из Самофракии с волосами такими черными, что на свету они отливали синевой, с бровями, сросшимися на переносице в бесстыдном изобилии, и с глазами цвета горного озера. А кожа у него такая гладкая, что хотелось целовать ее… Бастия хлопнула в ладоши. Когда вошел управляющий, она посмотрела на него, вскинув подбородок, с покусанными губами, распухшими и красными, как клубника. – Господа в столовой удовлетворены? – спросила Бастия. – Да, госпожа. – Хорошо. Продолжай прислуживать им, пожалуйста. И пришли ко мне сюда Ипполита. Я думаю, он может кое-что сделать для меня, – велела она. Лицо управляющего осталось неподвижным. Поскольку его хозяин Мутил не пожелал жить в Теане, где обитала его хозяйка Бастия, следовательно, хозяйка для него значила больше. Она должна быть счастлива. Он поклонился. – Я сейчас же отправлю к тебе Ипполита, госпожа, – сказал он и вышел из комнаты, продолжая кланяться. В триклинии о Бастии забыли, как только она ушла на свою половину. – Карбон уверяет меня, что связал силы Суллы в Клузии, – сказал Мутил своим легатам. – Ты этому веришь? – спросил Лампоний. Мутил нахмурился: – У меня нет оснований не верить ему, но я, конечно, не могу быть полностью в этом уверен. А у тебя есть основания думать иначе? – Нет, кроме того, что Карбон – римлянин. – Правильно, правильно! – воскликнул Понтий Телезин. – Фортуна изменчива, – молвил Тиберий Гутта из Капуи. Лицо его лоснилось от жира жареного каплуна с хрустящей масляной корочкой, начиненного каштанами. – На данный момент мы сражаемся на стороне Карбона. После того как побьем Суллу, можем напасть на Карбона и римлян и содрать с них шкуру. – Точно, – улыбаясь, согласился Мутил. – Мы должны сейчас же идти на Пренесте, – сказал Лампоний. – Завтра, – быстро добавил Телезин. Но Мутил энергично замотал головой: – Нет. Пусть люди отдохнут здесь еще дней пять. У них был трудный переход, и им еще предстоит преодолеть Латинскую дорогу. Когда они подойдут к фортификациям Офеллы, у них должны быть силы. Итак, вопрос обсудили с перспективой относительного безделья в следующие пять дней. Обед закончился значительно раньше, чем предполагал управляющий. Занятый на кухне со слугами, он ничего не видел, ничего не слышал. И его не оказалось там, когда хозяин дома приказал своему огромному слуге-германцу отнести его в комнату хозяйки. Бастия голая стояла на коленях на подушках своего ложа, с широко раздвинутыми ногами, а между ее блестящих бедер виднелась мужская голова с сине-черной гривой волос. Плотное, мускулистое тело мужчины распростерлось на ложе так непринужденно, словно принадлежало спящей кошке. Бастия откинулась назад, поддерживая себя руками, ее пальцы впились в подушки. Дверь тихо отворилась. Слуга-германец застыл с хозяином на руках, словно переносил молодую жену через порог ее нового дома. Он ждал дальнейших приказаний с молчаливой выносливостью человека, находящегося вдали от родного дома, не знающего ни латыни, ни греческого, постоянно терзаемого болью потерь и не способного выразить эту боль словами. |
