— Да, да, да, — согласился Костериус и достал другой пузырёк, наливал в склянку дрожащими руками. Именно по дрожанию этому Матвеев понял: худо дело. Выпил и это зелье. Оказалось горькое. Сплюнуть хотел, но сдержался, царю ведь питьё-то назначено. Ревниво проследил, как пил сам лечец.

Но и это лекарство более половины на сорочку государю пролилось. А что и в рот попало, не прошло. Закашлялся Алексей Михайлович, почитай, всё и разбрызгал. Открыл глаза, спросил с натугой, но ясно:

   — Где Иоаким?

   — Послали за ним, государь. Скоро будет.

   — Скоре бы, скоре, — пробормотал царь, опять смежая веки.

Патриарх влетел в покои, принеся холод и мокреть улицы на рясе. Он был решителен и твёрд, и это передалось всем, даже у Костериуса руки трястись перестали. Он сделал своё дело, чем мог помог, теперь приспела пора патриарху делать его дело — соборовать умирающего. Все отступили от ложа царского, дабы не мешать высокому иерею. И тут окольничему Матвееву в ум пало: «А престол-то пуст будет! Господи, надо к утру поспеть, пока все не узнали, надо поспеть». Однако во дворце уже начиналась суматоха. Первыми появились в покоях государевых его сёстры: во главе со старшей Татьяной Михайловной — Ирина и Анна, а там и плачущая дочь Софья Алексеевна прибежала.

Окольничий Матвеев, выйдя из спальни умирающего, поймал кого-то из слуг, наказывал строго:

   — Беги к Апраксиным, всех обеги, скажи, чтоб чуть свет в Думе были, потом к Лихачёвым.

   — Всем?

   — Всем: и Тимофею, и Михаиле, и Ивану.

   — А Милославским?

Артамон Сергеевич поморщился:

   — Ну, этим, если успеешь, напоследок.

Назвал ещё несколько знатных фамилий, на поддержку которых мог рассчитывать. И слуга помчался.

Сам Матвеев направился к покоям молодой царицы Натальи Кирилловны, столкнулся с ней в дверях опочивальни. Она была уже одета, — видимо, ей сообщили о муже.

   — Наташа, — схватил её за руку Матвеев, — ты куда?

   — К нему, куда ж ещё.

   — Не надо. Ты уж ему ничем не поможешь. Патриарх соборует его. Там все сёстры и Милославские девки. Не ходи. Поднимай Петрушу.

   — Среди ночи-то?

   — Идём! Поднимай! — И Матвеев силой повлёк царицу к покоям царевича.

   — Но дите же спит, — пыталась убедить боярина царица. — Артамон Сергеевич, зачем беспокоить ребёнка?

   — Наталья, неужто не понимаешь. — Матвеев перешёл на шёпот. — Престол-то впусте, надо Петра на него сажать. Петра царём провозглашать.

   — Но ему всего четыре года. Какой он царь?

   — Эх, бабий ум, — поморщился Матвеев. — А мы-то на что? Ты, я, братовья твои, отец, наконец.

   — Но Фёдор-то старше. А Иван?

   — Что — Фёдор? Он уж с постели не встаёт, ноги — что брёвна. Не сегодня завтра за отцом последует. А Иван, — Артамон Сергеевич махнул рукой, — всем ведомо, — дурак, да к тому ж почти слепой. Какой он царь.

Он буквально втащил царицу в покои царевича, сам от лампады возжёг свечи в бронзовом шандале.

   — Ну! Буди!

Наталья Кирилловна склонилась над спящим ребёнком, окликнула нежно:

   — Пе-тя, Петенька.