— Феничка! Феничка! — звучат голоса институток, — куда вы? Не пустим. Нам нужно переговорить с вами.

Кто-то Феничку освобождает от её багажа, кто-то со смехом хватает ее за руки и тащит обратно в дортуар к только что вымытому окну. Вокруг неё теснятся зеленые платья, белые передники и пелеринки воспитанниц и десяток юных смеющихся личиков, казавшихся самим отражением весны. Девушки смеются, им весело. Весело оттого, что пришел май, желанный май, в конце которого их, как птичек из клетки, выпустят на свободу, оттого, что жизнь, незнакомая, неведомая им, кажется издали такой прекрасной, и потому что собственная юность и свежесть радует их.

Феничка невольно оживляется при виде этих милых смеющихся лиц. Барышни все, как нарочно, прибежали сюда самые милые и ласковые изо всего класса. Тут и черненькая беззаботная шалунья Клавдия Левенцова, и маленькая толстушка Адочка Мирова, и Соня Боковская, и темноглазая грузинка Нина Швили-Муханова, и Таня Мурановская, и Зоенька, и Рая Сельцева, прозванная «Колокольчиком» за её высокий тонкий голосок и, наконец, сам «ангелочек милый», само «золотко», любимица Фенички, Нона Сумская.

Девушки стрекочут, как кузнечики.

— Феничка! Феничка! У нас к вам просьба! — звенит «Колокольчик».

— Да, да! — подхватывает Швили, — необходимо ее исполнить, вся надежда на вас.

Зиночка Кульская заливается, хохочет:

— Достаньте нам вечером у «Жилы» ключ от садовой двери — спасибо скажем, — говорит она.

— Только сами не попадитесь, Феничка — предостерегающе говорит Нона Сумская, которую подруги за её осанистый вид и уменье держать себя прозвали «Графинюшкой».

Соня Боковская, она же и «Мышка», маленькая, совсем не по летам миниатюрная девушка, успокаивает Нону.

— Ты не бойся, Графинюшка, Феничка сумеет, если захочет. Ведь захотите, Феничка? — лукаво улыбается она, беря за руки девушку.

Феничка догадывается, что это — какая-нибудь новая шалость, задуманная институтками, и, забыв совершенно про свое горе, зараженная общим весельем, смеется и спрашивает:

— Да зачем вам ключ, барышни?

Охи, ахи, восклицания. Говорят все сразу, ничего нельзя разобрать. Неужели она не понимает!.. Теперь дивные весенние ночи… Поют соловьи… Пахнут дурманяще липы… И луна такая, что умереть от восторга можно. Экзамены кончаются… скоро выпуск… Такие радости впереди… Так неужели же спать чурбаном в дивную майскую ночь. Неужели не воспользоваться случаем и не погулять вечером в саду…

Говорят хором. Швили-Муханова говорит громче всех. Её восточные глаза горят, гортанный голос перекрикивает подруг. Звенит «Колокольчик».

— Феничка, утащите ключ, и мы вам преданы на всю жизнь.

Клавдия Левенцова виснет на шее Фенички и, душа ее поцелуями твердит:

— Миленькая, хорошенькая, пригоженькая, услужи нам, Феничка, век не забудем, ей-ей!

Нона-«Графинюшка» и молчит и смотрит. Серые рассеянные глаза теперь оживляются, блестят; бледное лицо розовеет.

Феничка догадывается, что ключ нужен институткам для того, чтобы вечером незаметно пробраться в институтский сад.

Да, институтки недурно придумали, но Феничка соображает, что за «соучастие» в шалости институток, за самовольное распоряжение ключом ей, Феничке, в случае чего, «влетит изрядно». Нет, нет, нельзя, решает она, но тут же вспоминает, что ведь ее, Феничку возьмут от них нынче, от этих веселых милых барышень, возьмут вниз, в скучное помещение подвала, переведут в наказание на нерадостную черную работу, Так не все ли равно? Надо в последний раз услужить, и «золотку ненаглядному», и её подругам…

Феничка смотрит на Нону, и последние колебание тонут в расцветающей нежностью душе девушки.