Смотри, Фрэнсис, остальные тоже поднимаются сюда, а я-то думала, все устали от жары и скачки.
– А, зрители. – Обняв Софию одной рукой за талию, он притянул ее к себе и громко чмокнул, а потом снопа взял за руку.
– Я же сказала, чтобы ты этого больше не смел делать, – рассердилась девушка.
– Целовать? Но мы, возможно, подняли дух доброй дюжине ослабших путешественников. Ты же понимаешь – это спектакль, который нужно разыгрывать.
– Я имела в виду то, что ты вытворяешь своим языком. Ветерок только что приятно охладил меня, а теперь мне снова жарко.
– Софи! До чего наивно – произнести такое вслух и ожидать, что этим лишишь меня мужества повторить все еще раз. Уж если мы вынуждены обмениваться поцелуями, то могли бы по крайней мере получать от них удовольствие.
– Удовольствие! – воскликнула она. – Говори за себя, Фрэнсис. А что до меня, то я охотнее поцеловала бы…
– Я знаю. Софи, взгляни, кто поднимается сюда слева от тебя. Они держатся за руки, разговаривают между собой и, кажется, позабыли обо всех остальных.
Она взглянула и, увидев приближающихся отца и мать, схватила Фрэнсиса за руку и крепко ее стиснула.
– О, получается. Я знала, что все получится. Никогда ни на мгновение в этом не сомневалась. Правда, Фрэнсис? Она с такой страстью смотрит на него.
– Не понимаю, как наша затея может провалиться, когда сама погода способствует ей, и мы с тобой так влюблены, и церемония венчания приводит всех в возбуждение.
– О, ты замечательный, я так благодарна, что ты это говоришь. – София снова сжала его руку. – Я даже могла бы поцеловать тебя, Фрэнсис.
– Одного поцелуя пока вполне достаточно. И, Софи, пожалуйста, не бросайся такими словами, как «замечательный». Я мог бы посчитать, что ты и вправду так думаешь, и почувствовал бы, что шейный платок меня душит. С лучезарной улыбкой София обернулась к группе друзей, которые, поднявшись на вершину холма, принялись восторгаться великолепием открывшегося вида.
* * *
Граф подробно рассказал о визите к приходскому священнику, а графиня поделилась с ним некоторыми планами, которые они обсуждали с герцогиней, пока писали приглашения.
– Маркус, правильно ли мы поступили, согласившись, чтобы венчание проходило здесь? Роуз, по-моему, немного разочарована, что оно состоится не в церкви Святого Георга.
– Они оба этого захотели. И ты же знаешь, в присутствии большого общества праздник может стать слишком официальным.
– Да. Я никогда не жалела, что мы венчались здесь. У нас была чудесная свадьба, правда, Маркус?
– Да, Оливия. Но я думаю, тогда, в тот особый день и глиняная хижина показалась бы нам великолепной.
Она не могла придумать, что еще сказать, и смутилась оттого, что заговорила так необдуманно и непринужденно, позабыв, что лучше не вспоминать о собственной свадьбе. Любой разговор на эту тему мог испортить свадьбу их дочери, лишить ее счастья.
– Оливия, почему ты пригласила только двух друзей из Раштона? Это несправедливо, ведь я выбрал пятерых из моих ближайших товарищей.
– Эмма и Кларенс – этого вполне достаточно. Мне будет очень обидно, если они не смогут приехать на свадьбу Софии. Когда я показала Кларенсу твое письмо, он сказал, что это именно то, чего следовало ожидать в ее возрасте. Видимо, настоящие друзья гораздо яснее, чем родители, видят, что ребенок уже вырос.
– Да. Я много лет не видел Кларенса, да и мисс Бернетт тоже.
– Эмма предпочитает не уезжать далеко от дома, и Кларенс тоже.
Оливия смолкла, тяжело дыша, ей было трудно одновременно разговаривать и подниматься на холм, и Маркус, тоже ничего не говоря, крепче прижал к себе локоть жены.
«Было бы так приятно расслабиться и окунуться в это новое состояние дружбы, – подумала Оливия, – поверить, что наша естественная и обоюдная забота о счастье дочери станет связующей силой, что заключенное перемирие окажется постоянным миром. |