Пап встал. Сгреб со стола фотографии, запихнул в портфель. Грозно колыхнул животом, сверкнул налившимися кровью глазами.

— Потише на поворотах, директор! Вы у меня здесь, — пухлой ладонью хлопнул по портфелю, — весь, с потрохами! Вам бы не кричать надо, а слушать. Да, слушать, что говорят умные люди.

Вразвалку побрёл к выходу. У двери повернулся:

— Наточке неполных шестнадцать. Растление несовершеннолетних. Статья 64 пункт б. Уголовный кодекс РСФСР. В свидетелях недостатка не будет.

И вышел, оставив дверь открытой.

«Заговор!.. Зяблик и Пап — заодно, одна шайка, мерзавцы! Однако меня вы так просто не купите. Не на того напали!»

Это была первая вполне естественная и совершенно правильная догадка Филимонова. Квартира, мебель, услуги — всё для того, чтобы приблизиться, втереться в доверие, а затем гнусно, коварно скомпрометировать. Знай, мол, наших, не задевай. «Зяблик дирижировал — знал, направлял действия Папа. Ну, банда! Ну разбойники!..»

Рука невольно тянулась к телефонной трубке — хотелось звонить, возмущаться, кричать… Но тут же являлся вопрос: кому? И рука отдёргивалась от аппарата. Министру? Он будет слушать, сочувствовать — а дальше? Назначит комиссию — это в лучшем случае; в худшем — скажет: подавайте заявление в суд, там разберутся. Или: подождём, посмотрим, как будут развиваться события.

В милицию? Начнут разбираться. Пришлют следователя, станут вызывать людей… Опомнись! В своём ли ты уме? Одна только огласка с ног до головы облепит тебя грязью. Ты станешь героем сплетен, легенд, анекдотов. Да лучше умереть, чем ввергнуть себя в пучину болтовни!

Филимонов подошёл к окну и увидел Папа, направлявшегося к автомобилю. Садясь в машину, поднял руку и кокетливо помахал кому-то. Кому? Не мне ли? Филимонов шагнул от окна. Жар бросился в голову. Смеётся! Он ещё надо мной смеётся, мерзавец! Бессмысленно ступая по ковру, ворошил шевелюру, сжимал руками голову. Придумать ничего не мог. Ужасное, безвыходное положение! Сидеть в кармане у этой жирной свиньи и не сметь пальцем пошевельнуть. Тунеядец, шарлатан, злой и коварный человек! Что он против меня задумал? А Наточка? Неужели с ним вместе, заодно?..

Хотел позвать Зяблика, всё рассказать, накричать, пригрозить, выставить обоих из института — и написать в трудовую книжку: мерзавцы, интриганы!.. «Стоп! — осадил минутный порыв. — Уволишь, а они — в суд. Их восстановят, тебя опозорят. Не горячись. Остынь и хорошенько всё обдумай».

Склонился над тетрадью с расчётами. Старался сосредоточиться — не получилось. В голове шумел рой неясных желаний, сердце жгла ярость. Не виноват, не хотел, ничего дурного не позволял. «Мерзавцы! — повторял он в который раз. — Отравили жизнь, ударили по рукам, я теперь ни делать ничего, ни думать не могу. Вот что самое страшное — думать нет сил».

Уронил голову на руки, почти заплакал. В следующую минуту откинулся на спинку кресла, сжал кулаки. Позвал секретаршу, сказал строго:

— Позовите Зяблика!

Зяблик не являлся. Филимонов прождал пять минут, десять вошла секретарша.

— Артур Михайлович занят, просит извинить.

— Занят?.. Я вам директор, чёрт побери, или кто? — кулаком ударил по краю стола.

Секретарша пожала плечами, вышла. Филимонов — вслед за ней. Наклонился над её столом.

— Извините, пожалуйста. Я не хотел вас обижать — ради Бога, не сердитесь.

Секретарша поднялась:

— Что с вами, Николай Авдеевич? На вас лица нет.

Филимонов отошёл к окну, старался успокоиться. Сердце стучало так сильно, как, должно быть, у спринтера на подходе к финишу. «Вот так бьёт инфаркт!» — подумал Николай.