статок этих людей — эгоизм, качество — скромность, сми-

рение. Вторые — революционеры — хотят изменения и берут

на себя дерзость решать, какое нужно изменение, и не бо-

ящиеся насилия для приведения своих изменений в испол-

нение, а также и своих лишений и страданий. Недостаток

этих людей — дерзость и жестокость, качество — энергия и

готовность пострадать для достижения цели, которая пред-

ставляется им благою. Третьи — либералы — не имеют ни

смирения консерваторов, ни готовности жертвы револю-

ционеров, а имеют эгоизм, желание спокойствия первых и

самоуверенность вторых» (23 декабря 1905 г.).

Особенно огорчили Толстого перспективы достижения

революционерами власти. Как бы зря сквозь десятилетие, он писал незадолго до смерти: «Когда революционеры до-

стигают власти, они неизбежно должны поступать так же, как поступают все властвующие, т. е. совершать насилия, т. е. делать то, без чего нет и не может быть власти» (10

октября 1910 г.).

Протест против  л ж е ц и в и л и з а ц и и , которую нес с

собою XX век, проявлялся у Толстого в различных фор-

мах. Говоря о том, что его сравнивают с Ж. Ж. Руссо, он замечает: «Я многим обязан Руссо и люблю его, но

есть большая разница. Разница та, что Руссо отрицает

всякую цивилизацию, я же отрицаю лжехристианскую.

То, что называют цивилизацией, есть рост человечества.

Рост необходим, нельзя про него говорить, хорошо ли

это или дурно. Это есть, — в нем жизнь. Как рост дерева.

Но сук или силы жизни, растущие в суку, неправы, вред-

ны, если они поглощают всю силу роста. Это с нашей

лжецивилизацией» (6 июня 1905 г.). Все это не мешало

Толстому делать подчас весьма парадоксальные заявле-

ния, например 15 августа 1910 г.: «Вместо того, чтобы

тают очень скверно, но перестают учиться жизни любов-

ной, только бы выучиться кое-как летать. Это все равно, как если бы птицы перестали летать и учились бы бегать

или строить велосипеды и ездить на них». Или ограничи-

тельное суждение о роли науки в современном мире: «Су-

еверие науки подобное суеверию церкви в том, что будто

бы те знания, которые приобретены теми немногими, ос-

вободившими себя от необходимого для жизни труда, суть

те самые знания, называемые ими наукой, которые нуж-

ны для всех людей!» (конец июня 1910 г.).

В этом же ряду идут рассуждения Толстого о физиологи-

ческом целомудрии в браке, к которым он пришел на 82-м

году жизни: «Христианский идеал нашего времени есть пол-

ное целомудрие. Признание брака чем-то священным, даже

хорошим, есть отречение от идеала. Христианское посвяще-

ние, если допустить религиозный акт посвящения, может быть

только одно: посвящение себя полному целомудрию, а никак

не разрешенному половому общению, и обет может быть не

верности супругов, а для обоих только один: целомудрия, включающего в себя верность одному» (10 мая 1910 г.). Ког-

да же Толстому задавали вопрос: «Но как же род человечес-

кий?», то он отвечал, что это всего лишь идеал, который

люди будут неизбежно нарушать. Но стремиться к идеалу

необходимо.

Толстой высказывался на эту тему еще более резко, за-

нимая бескомпромиссную позицию, намеченную еще в

«Крейцеровой сонате». «Бороться с половой похотью было

бы в сто раз легче, если бы не поэтизирование и самых по-

ловых отношений и чувств, влекущих к ним, и брака, как

нечто особенно прекрасное и дающее благо (тогда как брак, если не всегда, то на 1000 — 1 раз не портит всей жизни); если бы с детства и в полном возрасте внушалось людям, что половой акт (стоит только представить себе любимое

существо, отдающееся этому акту) есть отвратительный, животный поступок, который получает человеческий смысл

только при сознании обоих того, что последствия его влекут

за собой тяжелые и сложные обязанности выращивания и

наилучшего воспитания детей» (16 марта 1909 г.