Долгими месяцами пропадал Авраамов в северных русских деревнях, в казахских кишлаках, в донских станицах, в аулах Кавказа и неутомимо собирал народные мелодии. Чудесные напевы, звуки, не поддающиеся изображению обычными нотными символами, Авраамов записывал ему одному ведомыми знаками, а потом увековечивал в рисованных звуковых дорожках.

Вместе с ним работал другой поклонник натуральных ладов — композитор-любитель Самойлов. И того и другого сейчас уже нет в живых.

Все сделанные ими записи, к сожалению, погибли во время войны. И нелепо погибли. Кому-то понадобились жестяные коробки, в которых хранились пленки, и содержимое коробок было просто выброшено в подвал. О записях этих можно судить лишь со слов Бориса Александровича Янковского, уже известного читателю исследователя скрипки. Янковский, тоже убежденный поборник синтетической музыки, работал некоторое время с Авраамовым и Самойловым. Он с горечью вспоминает о невозвратимой пропаже московских фонограмм.

Сам Янковский двигался в синтетической музыке по-своему:

мечтал не только о мелодиях, но и о гармониях, о тембрах. Это был оправданный подход. Ведь кипучий, стремительный Шолпо не утруждал себя кропотливой лепкой тембров. Недаром же он создал вариофон. Авраамов вообще не обращал на тембры внимания, рисовал звуковую дорожку из простейших треугольнич

ков, которые звучали совсем невыразительно (для него главным была мелодия). Янковский же считал, что надо испытать все: и мелодии, и гармонические звукосочетания, и закономерности строения тембров. Ради этого он вел математические исследования и построил синтезатор собственной конструкции. Это был, правда, не очень сложный аппарат — просто усовершенствованный мультстанок. Рисовать звуковую дорожку на нем приходилось, конечно, гораздо медленнее, чем на вариофоне. Но какие интересные тембры можно было формировать!

В конце концов Янковский, оставив на время свои скрипки, переехал в Ленинград и поступил в лабораторию Шолпо, который с радостью его принял. Оба энтузиаста теперь трудились под одной крышей, поддерживая друг друга и уважая стремления каждого.

ТРИУМФ

К 1940 году Шолпо сделал уже так много нового и интересного, что руководство Института театра и музыки, где он работал, сочло возможным ходатайствовать о присуждении ему без защиты диссертации звания кандидата искусствоведческих наук. Материалы были посланы в ВАК — Высшую аттестационную комиссию. В числе документов находились хорошие отзывы о графическом звуке, полученные от таких видных композиторов, как Асафьев, Дзержинский, Шостакович, и ученых — академика Андреева, члена-корреспондента Академии наук Френкеля, известного музыковеда профессора Струве.

И вот комиссия вызвала Шолпо. Он приехал в Москву, сделал доклад, продемонстрировал некоторые рисованные записи и сошел с трибуны под гром аплодисментов. Но самое неожиданное произошло потом, во время чтения решения. Шолпо не верил своим ушам. Комиссия присудила ему звание не кандидата, как ходатайствовал институт, а доктора искусствоведения. Мало таких случаев было в истории ВАК!

Он вернулся в Ленинград в приподнятом настроении. Все складывалось замечательно. Вторая модель вариофона действовала отлично. Вместе с Янковским начал готовить записи с улучшенным качеством звучания. Совмещение разных методик обещало возможность избавиться от электрического «душка» синтетической музыки, нащупать дорогу к новым эффектам.

Развернулись и теоретические работы — поиск тайн ритма, его неуловимых бессознательных нюансов...

И тут произошло внезапное и страшное: как гром с ясного неба, обрушилась война.