— Товарищ директор, — нарочито официально обратился я к нему. — Что вы можете сообщить о следующих учениках, а именно — о Михаиле Парфенове и Серафиме, вероятно, Трегубове?

Он виновато потупился и пробормотал:

— Это ребята из седьмого «Г» класса, которые совершили противоправный поступок и были приговорены народным судом к двухгодичному заключению в колонии для несовершеннолетних.

— А какой именно противоправный поступок? — решил уточнить я. — Взяли школьный микроскоп без спросу!

— Не только. За неоднократно совершенные в школе кражи.

— Они что, мелочь по карманам тырили?

— Нет, но в кабинете химии пропали реактивы, были и другие аналогичные пропажи.

— Да они им нужны были для занятия наукой! А на то, чтобы купить, не хватало карманных денег!

— Вполне возможно, Александр Сергеевич, но я не пойму, к чему вы клоните?

— К тому, что в скором времени они опять будут учиться в нашей школе. И в моем классе!

— Товарищ Данилов, — вздохнул директор. — Я отношусь к вам с глубоким уважением… Пожалуй, мне не приходилось еще встречать педагога, который бы до такой степени болел за своих учеников, но должны же быть какие-то пределы!.. Понимаю ваше искреннее желание вернуть ребят к нормальной жизни, однако как вы отмените решение суда?

— Никак! Я просто привезу пацанов в город и отдам их родителям. Мамы с папами соберут своих чад в школу. Ваше дело будет оформить необходимые документы.

— В который раз поражаюсь вашей решительности, порой переходящей в самоуверенность.

— В таком случае, вы должны были уже привыкнуть.

— Стараюсь привыкнуть, — вздохнул Разуваев. — Что я могу сказать? Действуйте! А я в свою очередь буду хлопотать о том, чтобы комиссия по делам несовершеннолетних признала необходимость условно-досрочного освобождения.

— Вот и отлично!

Прозвенел звонок. Я вернулся в учительскую, взял журнал и отправился вести урок. Он как раз был у моего восьмого «Г». Пацаны построились в одну шеренгу. Как обычно, но сегодня мне показалось, что они это сделали нарочно, чтобы я мог их рассмотреть. Будто бы я их не видел. Высокие и мелкие, тощие и полноватые, темноволосые, рыжие и блондинистые, кареглазые и светлоокие, непоседливые и медлительные, быстро и туговато соображающие, обидчивые и непрошибаемые — разные. И все — мои. Ну вот что мне с ними делать?

— Наверное вы все уже знаете, — заговорил я, — ведь друг от друга у вас секретов нет… В общем, я постараюсь вернуть Трегубова и Парфенова… Погодите кричать «Ура». Как только я выполню это свое обещание, то соберу всех вас для важного разговора… А теперь начинаем урок.

Они не стали кричать. И вообще притихли. Нет, все учебные упражнения выполняли нормально, но былой оживленности не хватало. О причинах я старался не думать. Вместо этого позвонил Красавиной. Давненько я с ней не виделся. Да и не разговаривал — тоже. Интересно, что сказала бы Лилия Игнатьевна, если бы я ей все рассказал и она мне поверила бы? Наверное, подняла бы на ноги всю литейскую милицию. Да что там — милицию! Всю общественность. Совсем, как в одном из моих пророческих снов. И первым делом, задержала бы меня. И никакие спецудостоверения не помогли бы.

— Лиля, привет! — сказал я в трубку, едва старший лейтенант откликнулась.

— Здравствуй, Саша! — в ее голосе чувствовалась искренняя радость.

— Мне нужна твоя помощь!

— Как — женщины? — кокетливо осведомилась она.

— Увы, как инспектора по делам несовершеннолетних.

— Почему я этому не удивлена… И что именно от меня требуется? Учти, плечо мое ноет до сих пор, особенно — на плохую погоду.