— Что ж, извините, конгрессмен Смит, — грустно покачал головой капитан, — но даже если бы вам нужно было поддержать самого президента, я не смог бы сегодня высадить вас на другом берегу Огайо.

— Стыдитесь! — пыхтел этот коротышка. — Как! Я приехал для этого от самого Эвансвилля, а мистер Линкольн специально прервал свою поездку домой ради этой встречи и сейчас ожидает меня в Портсмуте. Послушайте, капитан, нам предстоит обсудить такие проблемы национальной важности, как рабство…

— Проблема рабства! — воскликнул капитан. — Ну, сэр, как по мне, вы вполне можете сойти на берег в Кентукки и рассказать все, что об этом думаете. Посмотрим, какой теплый прием вам окажут!

И он ушел, весь раскрасневшись от гнева, предоставив маленькому конгрессмену бормотать и ругаться дальше. Теперь мне не нужно вам рассказывать, что капитан был южанином, но я был достаточно заинтригован тем, как снова пересеклись наши пути с мистером Линкольном. Мне это показалось хорошим доводом в пользу того, чтобы вернуться в Цинциннати, предоставив Портсмут в его полное распоряжение. Линкольн, с его острыми глазками и неожиданными вопросами, был последним человеком, которого я бы хотел сейчас встретить.

Но Касси это не понравилось; она предпочитала даже высадку в Кентукки возвращению в Цинциннати и снова указала мне на то, что чем выше мы поднимемся по реке, тем в большей будем безопасности. Девчонка была уверена, что найдется какой-нибудь паром, на котором можно будет переправиться в Портсмут; всего лишь небольшая прогулка вдоль берега, говорила она, и мы сможем поехать подальше от реки — в Колумбус, из которого быстро доберемся до Питтсбурга.

Ну, если Касси была не против, то и я не возражал, поскольку полагал, что к этому времени мы должны были уже далеко опередить погоню, но я заметил, как она заколебалась у трапа, осматривая берег у рыбачьей пристани, а когда, наконец, двинулась по скрипящим деревянным ступенькам, то шаги ее были медленными и нерешительными. Неожиданно она замерла, схватила меня за руку и прошептала:

— Вернемся! Я не хочу больше ступать на эту проклятую землю, — я чувствую, что здесь нас подстерегает зло! О, мы не должны высаживаться! Пожалуйста, давай вернемся, пока еще не поздно!

Но было уже поздно, поскольку пароход, высадив с дюжину пассажиров, вместе с нами и разъяренным конгрессменом, уже отходил от пристани, издав гудок, похожий на крик пропащей души. Касси вся задрожала и поплотнее завернулась в свою вуаль. Сказать по правде, сам я не слишком озирался по сторонам — вокруг была лишь небольшая пристань с маленькой таверной и унылый сельский пейзаж, раскинувшийся по обе стороны.

По крайней мере, пока ничего страшного не происходило. Остальные пассажиры сгрудились у входа в таверну, расспрашивая о пароме, и вскоре стало ясно, что чуть позже вроде должен быть один какой-то, но из-за льда абсолютной уверенности в этом не было. Большинство наших попутчиков решило остаться и подождать, но Касси настояла, чтобы мы немного прошлись вдоль берега. На некотором расстоянии, на противоположном берегу, был виден Портсмут, и представлялось, что паром подойдет именно оттуда.

Мы медленно шли, волоча наши чемоданы, по дорожке, которая бежала вдоль реки между деревьев. Был холодный серый день, сильный ветер свистел в ветвях деревьев, а по мутно-коричневой поверхности Огайо тут и там прокатывались барашки. На небе висели тяжелые тучи, казалось, что вот-вот пойдет снег, а воздух был непривычно сырым и холодным. Пока мы шли, Касси молчала, однако ее последние слова все еще звенели у меня в ушах. И хоть я уверял себя, что мы в полной безопасности, но все же заметил, что озираюсь на каждом шагу, внимательно осматривая пустынную грязную дорогу, которая мрачно и молчаливо раскинулась под холодным зимним небом.

Мы, должно быть, шли уже около часа и хотя было еще только несколько часов пополудни, мне показалось, что уже смеркается, когда заметили впереди строения и подошли к небольшой деревеньке, прилепившейся на берегу реки.